Великое расширение

Под напором детского восторга А Бооня Натали сдалась, но настояла, что постепенно они возместят отцу стоимость дома. Отец согласился, обрадованный, что дочь впервые за долгие годы сделала шаг навстречу. Бооня он за это едва ли не боготворил.

Пока семейство Ли готовилось к переезду, А Боонь с Натали тоже собирались. Вещей у них было всего ничего, поэтому задача была несложная. Хиа принес из лавки Суи Хона старые ящики, куда Ма складывала скатерти и простыни, банки с пастой чили, щербатую посуду и мятые кастрюли. А Боонь сложил свою одежду в пару картонных коробок. Хиа вызвался разобрать наконец одежду Па, больше двадцати лет так и лежавшую в шкафу.

И только Дядя пальцем о палец не ударил. После ссоры с А Боонем он погрузился в зловещее спокойствие.

Как-то вечером, когда Дядя заделывал небольшую щель в лодке, Боонь сел рядом. Тишину разрывал грохот вбиваемых свай – тунк! тунк! тунк! – и в кои-то веки А Боонь был даже рад этому.

– Помочь тебе?

Не прерывая работы, Дядя молча покачал головой.

– А Хок согласился ее купить? – не отступал А Боонь.

Дядино лицо осталось бесстрастным. Он снова покачал головой.

– Ох, жаль. Ничего, кто-нибудь обязательно согласится.

Дядя замер. Руки зависли на полпути.

– Мы не продаем лодку, – сказал он и сплюнул в траву.

– Как это? Ты хочешь ее с собой в квартиру забрать? На кухне поставишь? – не сдержавшись, съехидничал А Боонь.

Дядя пристально разглядывал траву. Он сидел на корточках, расставив колени и свесив руки. Ветер трепал поредевшие седые волосы. Со своего места А Боонь мог бы принять его за человека, что пропал много лет назад.

Наконец Дядя поднял на него взгляд.

– Я остаюсь, – спокойно сказал он, – никуда не поеду. Нельзя просто сдаться.

Боонь слышал эти слова Па, сказанные Дяде в ту роковую ночь много лет назад. Он и забыл их, а теперь вот вспомнил. “Просто взять и пойти? Сдаться?” – “Это сильнее нас, – сказал Дядя, – даже ан мо отступили”. По спине А Бооня пробежал холодок.

– Никто и не сдается, – сказал он.

– Поселитесь вместе с га-меншей в чудесном новом домике? Бросишь все это? – Дядя обвел рукой ротанговые дома, мангровые заросли, кампонг, море. – И всех остальных убедил переехать в бетонные ящики? В гробы где-то там, на верхотуре, вдали от всего этого. – Дядя умолк. Тунк! Он опустил руку. Тунк! Дядя глубоко вздохнул. Тунк! – Хочешь этого, так уезжай.

А Боонь встал и двинулся было прочь, но остановился и обернулся:

– Почему ты меня так ненавидишь?

Бесстрастная маска на Дядином лице сменилась изумлением.

– Никто тебя не ненавидит, Боонь.

– Тогда как же ты не понимаешь? Я поступил так ради нас. Чтобы нам всем жилось лучше.

Дядя печально покачал головой:

– Что значит лучше, сынок?

– Я не хотел, чтобы с нашим побережьем все это случилось.

– Но ты им помогаешь, так ведь? Убеждаешь всех переехать и не возражать. И работаешь в их общественном центре.

– Общественный центр… Дело не в нем…

Дело в перспективе, в жилье, в современном будущем – вот что он хотел сказать. Но почувствовал, насколько бессмысленными сочтет Дядя его слова.

– Это наш дом, Боонь.

Все та же песня. Вот только дом – это не место. Дом – это люди, дом – это семья. Семья, которую он убедил переехать, чтобы малыш А Хуат ходил в хорошую школу, а рядом с Ма были знающие доктора. Дядя – сентиментальный старик, проклинающий мир, который обогнал его. Хочет остаться сзади – так пускай остается. Из-за одного человека он не передумает.

– Ма и Хиа рады переезду, – сказал он.

– Потому что ты…

– Я ни при чем. Они хотят переехать. Это их желание, я их не уговаривал. И Гэк Хуаи тоже.

Дядя помолчал.

– Другие кампонги не переезжают, – сказал он наконец, – Пак Хассан, малайские рыбаки…

– Это пока. Скоро перемены доберутся и до них. И тогда они тоже переедут.

– Не переедут.

– У них не будет выбора. Наступающих перемен им не перебороть.

– Значит, надо сдаться?

А Боонь расстроенно покачал головой. Дядя провел рукой по лодке, словно гладил лошадь.

– Твой Па не уехал бы, – тихо сказал он, – не стал бы он повиноваться властям.

Вот она, причина Дядиной озлобленности.

– Не тебе судить, – возразил Боонь.

– О чем ты?

А Боонь вдохнул поглубже.

– Это ты настоял, чтобы вы пошли. К японцам. Записываться.

И тогда маска упала с Дядиного лица. Глаза зажмурились, рот открылся в беззвучном вопле. Его оголенная боль заставила А Бооня тут же пожалеть о сказанном. Дядя не умеет плакать – с ужасом осознал он. Дядя не может ни слезинки выдавить, как бы ему ни хотелось.

А Боонь шагнул вперед и положил руку на плечо старика:

– Дядя…

– Не трогай меня, – дернулся Дядя.

– Пожалуйста, давай просто…

– Да, я виноват, – лицо старика почернело, – но ты-то? Видел, что случилось, и поступаешь так же, хочешь, чтобы все повторилось?

– Ничего не повторится. Теперь все иначе.

– Одно и то же. Всегда.

А Боонь вздохнул:

– Я стараюсь ради семьи.

Дядя покачал головой:

– Ты совсем слепой. И стараешься ты ради себя.

А Бооня словно ударили. Он замер.

– Пойду собирать вещи, – сказал он после долгого молчания.