Великое расширение

Напоследок А Боонь бросил долгий взгляд на Дядю. Даже охваченный гневом, он знал, что любит этого старика. Когда-то тот катал его на плечах, это для него Боонь срывал с деревьев фрукты, и их густой липкий сок бежал по его рукам и стекала на шею Дяди. Это Дядя научил его плавать, ведь Па не хватало терпения возиться с хнычущим мальчишкой. Этот человек для него больше чем отец – отец исчез, а Дядя всегда был рядом.

Но ничто не вечно, даже самые тесные связи. Дядя больше не понимал его, Дядя больше не понимал этот мир. А Боонь молча побрел к дому.

Глава 37

Наконец они уехали – Ма, Хиа, Гэк Хуаи и малыш А Хуат. Ящики, мешки с одеждой и коробки сложили в грузовик, на котором Па, а потом Дядя ездил на рынок, но теперь за рулем сидел Хиа. В новой квартире их встретили А Боонь с Натали, они принесли банки с лапшой, купленные неподалеку в лавке, которая славилась своими рыбными фрикадельками.

Ко всеобщему удивлению, к ним заглянул председатель жилищного комитета. Как шепнула Натали, таким вниманием они были обязаны А Бооню, ведь он глава группы по работе с населением. Председатель самолично вручил Хиа и Ма ключи от двух квартир. Он долго жал всем руки и сыпал сердечными поздравлениями, а новоселы сконфуженно улыбались.

Председатель даже сам показал, как пользоваться лифтом, успокоил Ма – нет, благодаря датчикам дверцы никого не зажмут – и снисходительно улыбнулся, когда малыш А Хуат спросил, можно ли нажать на все кнопки, чтобы останавливаться каждые три этажа. Все семейство кое-как втиснулось в душную коробку, дверцы которой открывались на каждом уровне. Везде – одни и те же стены, бетонные, выкрашенные розовым, и все же мелькало что-то свое: то ухоженное растение в горшке, то нацарапанный углем детский рисунок. Когда дверцы открылись и на них уставились два цыпленка, нелепо замершие посреди залитого светом коридора, все рассмеялись.

– Кто-то из новых жильцов привез с собой кур, – смутившись, сказал председатель, – хотя это из санитарных соображений запрещено. – Он одобрительно оглядел семейство Ли: – Вы же с собой никакую живность не привезли?

Это был один из шести высоких домов, разделенных прямоугольными газонами с редкими деревцами. Местная растительность, аккуратная, по линеечке, выглядела странно – Ли привыкли к буйным мангровым зарослям, к мощным корням, что угрожают фундаментам домов, к скользкому мху, которым мигом обрастал любой оставленный на улице предмет. Здесь же опавшие листья сметали, едва те касались земли, а траве разрешалось расти лишь до определенной высоты. Полевые цветы и сорняки были в диковинку, проклевывались разве что в дождевых стоках.

Путешествие по дому продолжалось. В холле на стенах висели плакаты, с которых взирали деятели из га-менов.

“Голосуйте за собственный флаг! Голосуйте за объединение на особых правах! Голосуйте за равенство наших четырех языков! Голосуйте за общее гражданство!”

– Простите, – извинился председатель, – эти плакаты мы снимем. Столько дел, столько народа въезжает, что мы просто не успели.

– Осталось со времен референдума, – объяснил А Боонь, приняв смущение Ма за недоумение, – за объединение с Федерацией. Мы выиграли.

Ма кивнула, отметив про себя это “мы”. Про объединение и про референдум она знала – слышала, как обсуждают рыбаки, собравшиеся у лавки Суи Хона послушать радио. Га-мены спорили с ан мо о положении острова после объединения, с властями Малайской Федерации они спорили о статусе проливов между. И прочее и прочее. Все это не имело никакого отношения к желаниям Ма, чтобы малыш А Хуат рос здоровым и сильным, пошел в хорошую школу и пробился в жизни.

– А вот и наша начальная школа, – проговорил, будто прочитав мысли Ма, председатель.

– Смотри! Ты тоже туда будешь ходить, – сказал Хиа сыну.

Низкое синее здание, за блестящими металлическими воротами во дворе с визгом носились дети. В дальнем конце двора стоял флагшток, на котором висел красно-белый государственный флаг, в этот безветренный день вяло поникший. Детей были десятки, и шумели они изрядно. Учителя устроились в тени. Одни проверяли тетради, другие болтали.

Ма вспомнила школу в кампонге, где учился А Боонь, – с одной на всех классной комнатой, с перекошенными партами и скрипучими стульями, с десятками учеников, вынужденных рано бросать учебу и помогать родителям. Вспомнила А Бооня, каким он был в семь лет. Серьезный мальчик, чью холодную потную ладошку она держала в своей руке в первый его школьный день. Она многого хотела для него, пусть и не признавалась в этом даже себе. Муж не одобрил бы этих глупых надежд. Но разве не оправдал их А Боонь? Все это – новые квартиры, лебезящий перед ее семьей чинуша, школа, куда пойдет ее внук, – все это благодаря А Бооню.

– А там рынок, – сказал председатель.

Они поняли, что дома выстроены вокруг площади с большим навесом в центре. С потолка свисали вентиляторы и яркие лампочки, рядами выстроились облицованные кафелем прилавки. Сейчас, под вечер, рынок был пуст, лишь несколько продавцов всяких сушеностей лениво обмахивались ротанговыми веерами.