Великое расширение

Дядю переполняла скорбь. Он вспомнил муссонные тучи, – тяжелые и терпеливые, они месяцами накапливают воду из моря, а потом с неожиданным гневом извергают ее. Он чувствовал, что готов совершить нечто ужасное, но что именно, пока не знал. Перекопанное болото, ленточный транспортер и неумолимый и безжалостный сваебойник. Что значит один человек перед лицом такой могущественной силы, как га-мены? Но однажды Дядя уже рассуждал так и дорого за это заплатил. Нет, пускай он и один, это не означает, что он ни на что не способен.

Он снова начал ходить в море, к островам, в одиночестве рассекая волны. Лишь однажды он видел Пак Хассана – его узкий колек лезвием разрезал обезлюдевшее море. Они хмуро кивнули друг другу и разошлись – каждый своим путем. Рыба исчезла. А Бооню на это плевать, да и остальным тоже. Кампонг опустел. Острова же, не тронутые человеком, по-прежнему дарили покой. Белели, словно высушенные ветром кости, их высокие утесы, чуть трепетала густая зеленая листва.

Иногда Дядя причаливал к берегу. Ступал на зыбкий песок, и по спине, как встарь, пробегал холодок. Он часто вспоминал, что они подумали после того, как А Боонь и Па открыли острова, тогда им казалось, что острова эти – проклятье. Но потом рыбаки радовались богатым уловам, забыв о проклятье.

А оно ведь никуда не делось. Жители кампонга навлекли на себя га-менов с их техникой. Вот только благосостояние и прогресс – что это вообще такое? Люди утратили способность видеть вещи такими, какие они есть, – вот оно, истинное проклятье.

Дядя послушно сносил наказание. Жил среди шума и пыли, терпел муки затворничества, смотрел, как разрушают побережье. Ярость у него внутри с каждым днем набухала. Все остальные отвернулись, нашли себе иное пристанище. А он останется, чтобы смотреть, наблюдать, и когда придет время, он будет готов.

Дом А Ки загорелся посреди ночи. Там уже несколько месяцев никто не жил, хозяин, переехав вместе с детьми в новую квартиру, отдал его га-менам. На следующий день после пожара убитый горем А Ки примчался в кампонг. Сын сказал ему, что от дома остался лишь обугленный фундамент. Старик голыми руками раскапывал золу, натыкаясь на осколки стекла, лезвия старых, забытых в кухонном шкафу ножей, мятые жестянки из-под печенья.

В конце концов под слоями мусора он нашел то, что искал, – покореженный двигатель лодки, на которой он больше двадцати лет выходил в море. Старик упал на него, как падают на тело умершего родственника, гладил оплавленные углы, почерневший металл.

Как и большинство покинувших кампонг, А Ки оставил лодку под старым домом, потому что в квартире места для нее не нашлось. Продать лодку ни у кого рука не поднялась, хотя никто не собирался возвращаться. И лодки, зарастая плесенью, покоились под опустевшими домами.

Возможно, оно и к лучшему, что дом сгорел, сказал сын А Ки. Он все равно ничего не стоил, а теперь не надо голову ломать, как быть с лодкой. Когда А Ки услышал это, лицо его исказилось от горя так, что сын решил, будто отец не в себе, и больше не позволял ему возвращаться в кампонг.

Глава 39

На третьем месяце беременности Натали мучилась бессонницей, поэтому зазвонивший посреди ночи телефон ее не разбудил. И все же непривычный звук заставил ее оцепенеть. За все это время они ни разу не воспользовались телефоном, хоть и установили его сразу после переезда. Блестящий черный аппарат, стоявший на маленьком стеклянном столе, был в точности такой же, как в общественном центре и министерском кабинете А Бооня.

– Натали? А Боонь рядом? Позовешь его?

Натали растолкала А Бооня. Звонила Ма, от соседей. Поскольку Дядя остался в кампонге, жила Ма с семьей Хиа. Телефона у них не было – телефон считался неоправданной роскошью. Голос у Ма звучал напряженно и как-то неестественно. Что случилось, она не сказала, но попросила Бооня приехать как можно скорее, только без Натали. Толком и не проснувшись, А Боонь натянул одежду, вышел из дома и сел на велосипед.

В квартире Хиа горел свет. Весь дом стоял темный, и только одно окно светилось желтым. Перепрыгивая через ступеньки, А Боонь бросился наверх, вспомнив про лифт лишь на третьем этаже. Он постучал, Ма приоткрыла дверь, опасливо выглянула, потом сняла цепочку и впустила А Бооня.

– Боонь, – прошептала она, – как хорошо, что ты приехал.

Судя по виду, с Ма все было в порядке, вот только на лице была написана сильная тревога. Боонь, и не подозревавший, что сдерживает дыхание, наконец выдохнул.

– Что случилось? Что-то с Хиа? Или А Хуатом?

Ма прижала палец к губам:

– Все спят.