Великое расширение

Слухи о готовящейся облаве ходили уже несколько месяцев, и Сыок Мэй с Энь Соонем часто обсуждали, не скрыться ли им. Некоторые профсоюзные лидеры прятались у дальних родственников, а самые отчаянные “ушли в джунгли”, как в свое время учитель Чи А. Но смысла в том не было. Джунгли давно уже зачистили. От учителя Чи А вестей не поступало несколько месяцев, опасались, что он либо умер, либо его схватили. Сыок Мэй и Энь Соонь решили остаться: в конце концов, они не такие уж и важные фигуры в левых кругах. Кроме того, они из умеренных, всегда выступали за переговоры, прежде – с ан мо, сейчас – с га-менами, и лишь если переговоры заходили в тупик, призывали к забастовкам и открытым протестам. Тут Сыок Мэй дала понять, что ее роль значительнее, чем полагает А Боонь, однако в чем именно эта роль заключается, уточнять не стала. Сейчас это уже все неважно. Победа на референдуме воодушевила га-менов. Они долго дожидались шанса разгромить левых и не зря выбрали для удара именно это время. После референдума сложилось впечатление, будто великое решение принято, а после Нового года всем было не до политики – на это и был расчет. Люди ходят по гостям, навещают родственников, пьют пиво да просаживают с таким трудом заработанные деньги в блэкджек и маджонг. И на девятый день нового года в дверь Энь Сооня и Сыок Мэй постучали.

“Где твоя жена?” – спросили Энь Сооня. “Уехала в Джохор к родственникам”, – ответил он. Сердце у Сыок Мэй билось так оглушительно, что она боялась, как бы в комнате не услышали. К счастью, малыш Ян снова заснул, припав к ее груди. Ради него она должна молчать. Сыок Мэй постаралась выровнять дыхание. Достаточно кому-то из этих мужчин войти в спальню, увидеть ее одежду, ее сумочку, висящую на стуле, стакан воды на тумбочке… Странно, но в спальню так никто и не вошел. Они просто увели Энь Сооня, даже не дав ему запереть дверь.

Сыок Мэй еще какое-то время вслушивалась в наступившую тишину, затем вылезла из шкафа и осторожно выглянула в гостиную. Беспорядок там царил ужасный, весь пол был завален книгами и бумагами, башмаки гостей оставили грязные следы. Дверь квартиры была приоткрыта. Со спящим Яном на руках Сыок Мэй стояла посреди разгромленной гостиной, оцепенев от ужаса.

– И тогда я поняла, что надо бежать.

Боонь внимательно слушал ее сумбурный рассказ. Но сосредоточиться ему мешал ее запах – теплый, солоноватый, напоминающий запах моря, он будто перенесся на берег, в родной кампонг. Сыок Мэй по-прежнему держала его за руку, ногти впились ему в кожу.

Вещей она с собой взяла немного. Побросала в сумку какую-то одежду, в основном одежки Яна, невеликие деньги и драгоценности. И университетские дипломы, свой и Энь Сооня, а также свадебную фотографию.

– Ах да, – она сунула руку в сумку, – еще вот это.

На ладони у нее лежало семечко каучукового дерева, гладкое и коричневое, похожее на камешек.

– Это из кампонга. С дерева рядом с твоим старым домом.

– О… – У Бооня к горлу подкатил комок.

Сыок Мэй отвела взгляд и убрала семечко в сумку. Оба молчали. Неужели у нее дрожат губы?

Когда она снова заговорила, голос звучал спокойно и твердо.

– Эти люди способны на что угодно. Их поддерживают ан мо и много кто еще. Кто их остановит?

“Эти люди”. Его словно ударили под дых. Она говорит о га-менах. О тех, на кого он работает. Да он и сам теперь га-мен. Получается, что и он повинен в том, что произошло с ней и ее мужем? Нет, он бы никогда не причинил страданий Сыок Мэй.

– Я с тобой, – сказал он. – И я все улажу.

Мысли его метались. Успокаивая ее, он остро ощущал собственное бессилие. Что он может сделать, к кому обратиться за помощью? Сыок Мэй тихо всхлипывала. Он знает ее больше двадцати лет, но никогда не видел плачущей. Боонь осторожно обнял ее. Га-мены создали пирамиду, и он теперь часть этой конструкции – организованность, эффективность, прогресс. Он всегда считал, что нынешние власти, к которым он примкнул, – это открытость и деятельность лишь на благо общества. Ночные облавы, преследования – это же совсем иное. “Разве? – вопросил тихий голосок внутри. – Разве это не две стороны одной медали? Новое жилье, новая земля – разве в их основе не тот же четкий механизм, что и расправляется с политическими противниками?”

Рассказ Сыок Мэй погрузил его в оцепенение, и Боонь лишь крепче прижимал ее к себе в тщетной попытке уберечь. Он подумал о Натали, единственной женщине, которую обнимал вот так же, но которую не требовалось защищать от этого мира. Они с Натали партнеры, их объединило общее дело, а Сыок Мэй – преследуемая, и в душе снова пробудились тоска и жажда, которые, как он считал, давно уже покинули его.

– Мэй, – проговорил он, глядя в ее заплаканные глаза, – я все сделаю, чтобы тебе помочь. Не знаю, что именно и как, но я постараюсь. С Энь Соонем все будет в порядке.

Вот только что он может сделать? На работе ему даже сочувствия ждать не от кого, не говоря уж о помощи. Один этот разговор с Сыок Мэй компрометирует его. Но это Сыок Мэй. И он должен ей помочь.

Она вытерла слезы.