Великое расширение

– Домой нам нельзя. Я сначала подумала, что могу там спрятаться, но они ведь и туда могут заявиться.

Домой – то есть в кампонг. Домой – к мангровому лесу, морю, прохладным хижинам на деревянных сваях. К неуемному стрекоту цикад на закате, к суетливым крабам в набегающей воде. К серебру рыб в сетях. Несмотря на прошедшие годы, несмотря на совсем иную жизнь, ее дом – там.

– Домой тебе нельзя, – сказал А Боонь, – но я знаю, куда можно.

Спустя несколько часов они стояли перед его старым домом. Боонь опустил на землю две большие сумки. В одной – пледы, зонтик и одежда Сыок Мэй. В другой – бутыли с водой, коробки печенья, консервы из тунца, тушенка, банка домашнего кокосового джема и большая буханка мягкого белого хлеба. Не слушая возражений Сыок Мэй, Ма собрала всю еду, имевшуюся в доме и которую можно было взять в дорогу.

Боонь едва сдерживал дрожь, чувствуя на локте руку Сыок Мэй, маленькую, теплую и такую знакомую. Сыок Мэй столько раз брала его вот так под локоть, как отца или брата, однако сегодня что-то изменилось. Они вернулись сюда, как рыба возвращается в родные воды, плывет против течения туда, где родилась. Стремление выжить заставило их забыть обо всем. О политике, о других людях, обо всем мире. Больше не было ни Энь Сооня, ни Натали, ни левых, ни га-менов. Годы назад Сыок Мэй сказала А Бооню, что в его защите она не нуждается. Но сейчас она пришла к нему, и он без раздумий бросился ей на помощь.

Поднимаясь на крыльцо по скрипучим ступеням, А Боонь вспоминал мальчика, за чей локоть Сыок Мэй держалась по пути из школы. Мальчика, которому Па при свете керосиновой лампы показывал нарисованные острова. Мальчика, которого на этом крыльце старший брат ткнул головой в ведро с морской водой, чтобы научился открывать глаза под водой. С этого крыльца он впервые увидел га-менов – белые фигуры, напоминающие мираж в дымке болотных испарений. Возле вот этого окна он обсуждал с Ма, сколько ему будут платить на его новой работе в центре. Сюда они с Натали пришли, держась за руки, чтобы сообщить, что собираются пожениться. А вон там, за старым колодцем, они с Сыок Мэй играли в семечки каучукового дерева. Там он упал, уткнулся лицом в траву в давний день, когда Дядя вернулся домой без Па.

Боонь постучал в дверь. Вдруг Дядя не слышит? Спит он обычно крепко. Однако в доме тут же раздались шаги. Дверь открылась, на пороге стоял Дядя – без рубашки, в одних шортах, лицо заспанное, но в глазах тревога. Редкие волосы прилипли к голове. С их последней встречи на свадьбе А Бооня он постарел лет на десять.

– Боонь, – потрясенно сказал Дядя. – Сыок Мэй!

Он взглянул на сумки и посторонился, впуская гостей.

Почти пустая комната выглядела какой-то убогой, нежилой. Дядя налил гостям воды, и они уселись вокруг стола.

– Как дела, дядюшка? Не шумновато здесь? – вежливо спросила Сыок Мэй.

– Шумновато, да. Ну что ж поделаешь? Но шум меня отсюда не прогонит.

– Нам нужна лодка, – сказал А Боонь.

Он коротко рассказал, что произошло. Время от времени Сыок Мэй вставляла пару слов. Дядя слушал, ни разу не перебив. Когда А Боонь умолк, Дядя отхлебнул воды.

– Ты хочешь спрятать Сыок Мэй, – медленно произнес он, – одну, на острове, который то появляется, то исчезает?

– Я не спрашиваю твоего мнения, – сказал А Боонь, – я прошу лодку.

Ставни были закрыты, и влажный ночной воздух, словно застоявшаяся вода, наполнял дом. Боонь чувствовал, как в сгибах локтей и под коленями собирается влага. Затылок зудел от пота.

Дядя поджал губы.

– Скажи, Сыок Мэй, что за люди увели Энь Сооня?

– Я… я не знаю. Лиц я не видела.

Яна они оставили с Ма – свернувшись калачиком, малыш спал на ее кровати. Удивительно, но, несмотря на события ночи, он ни разу не заплакал. Когда Сыок Мэй шепотом прощалась с сыном, он лишь перевернулся на другой бок. В тот момент вид у Сыок Мэй был такой испуганный, такой неуверенный. Она собиралась нарушить свою клятву никогда не покидать ребенка, не повторять того, что сделали ее родители. Но она понимала, что взять с собой малыша – значит подвергнуть его серьезной опасности. А Боонь наблюдал, как меняется ее лицо, как проступает в нем столь знакомая ему решительность. Перед ним снова была Сыок Мэй, для которой способность жертвовать естественна. Та Сыок Мэй, в которую он когда-то влюбился, хотя именно эта ее готовность жертвовать самым дорогим заставила выбрать не его, а Энь Сооня.

– Я не про имена. Кто их отправил? Кто велел арестовать ваших людей? Кто все время выступал против левых?

А Боонь вскочил:

– Не хочешь помогать – не надо! Пойдем, Сыок Мэй, чего время зря терять!

– Га-мены! – воскликнул Дядя. – Это они забрали Энь Сооня, а теперь станут и на тебя охотиться. Так почему же наш А Боонь ничего не делает?

– Я не га-мен, – сказал А Боонь, – я просто работаю на них. Я хочу…

– И чего же? – перебил его Дядя. – Чего ты хочешь?

А Боонь подумал, что он хочет сделать жизнь лучше. Вот такая у него цель. Но он знал, что Дядя не поверит.

– Видишь? – сказал Дядя. – Я всегда тебе говорил, что это одно и то же. – Но вместо удовлетворения в голосе его звучала грусть.