Великое расширение

Немногочисленные обитатели кампонга забеспокоились. Теперь они запирали двери, перестали в домах курить, вечерами сидели в темноте. Соседний кампонг пожары не затронули. Вся эта история странным образом дополняла сообщения о нехватке песка и замороженном проекте расширения. Дядя даже дал интервью маленькой китайской газете. Сейчас, когда все разъехались по квартирам, рассказывал он, оставшиеся живут словно в поселке-призраке. Духи злятся – приводили в интервью его слова, – злятся, что все так быстро польстились на обещанный га-менами прогресс. Впрочем, мрачно намекал Дядя, может, это и не духи вовсе.

“О чем это вы говорите?” – ухватился за его слова заинтересовавшийся репортер.

Ой, да ни о чем. У него смелости не хватит ни на что намекать. Он всего лишь бедный рыбак, в политике не разбирается, как и в способах, к которым прибегают образованные и интеллигентные га-мены.

То есть он полагает, что га-мены как-то с этим связаны?

Нет-нет, ничего он не полагает. Забудьте обо всем, что он тут наговорил.

Хотя статья (она вышла под заголовком “В кампонге говорят: пожары – часть стратегии га-менов по переселению”) добавила А Бооню неприятностей на работе, Дяде он ничего не сказал. Не хотел признаваться, что вообще читал статью, и не желал, чтобы Дядя видел, насколько она ранила его. Он сознавал, что, жалуясь на га-менов, Дядя на самом деле жалуется на племянника. В заголовке вполне могло быть написано: “Пожары – часть стратегии А Бооня по переселению”. Но у Бооня имелась и другая причина помалкивать. Ему было сложно, не вызывая подозрений, каждый день плавать на остров, и он попросил Дядю снабжать Сыок Мэй продуктами и питьевой водой.

Они заключили негласное перемирие. Дядя согласился помогать, потому что не хотел, чтобы пострадала Сыок Мэй, которую он знал с самого ее детства. Теперь они снова с Боонем рыбачили вместе, словно Боонь вновь был мальчиком и ничего в их жизни не изменилось. Ставили сети, решали, кому управлять лодкой, а кому сортировать рыбу, обсуждали тучи на горизонте и прикидывали, ждать ли дождя. В такие минуты к А Бооню возвращалась былая легкость, он часто думал о Па, вспоминал чудесное темное утро и их первую встречу с островами. Рыбалка с Дядей успокаивала его, потому что в эти часы жизнь его снова становилась простой и понятной.

Разумеется, на деле все обстояло иначе. Вдали маячила строительная площадка – торчащие обрубки деревьев и развороченная земля. И о разговоре с Александром А Боонь тоже не забыл. У заместителя министра хватало забот, избегать встречи с ним не составляло труда, и все же иногда они сталкивались в коридорах министерства. Несмотря на благодушный вид начальника, Боонь чувствовал, что терпение у того на исходе.

Вода потемнела от поднятого со дна ила, таких скудных уловов было и не припомнить. Но об этом Дядя с А Боонем не говорили. Боонь не забыл его слов, что племянник теперь га-мен, а это те же японцы, только хитрее. Бооня изводили подозрения, что Дядя наговаривает на него Сыок Мэй.

– Что с тобой? – спросила однажды она, когда они сидели на песке, прижавшись друг к другу.

Смеркалось. К ним словно вернулась их давняя детская близость. Прикосновения казались такими естественными. Вот только теперь та прежняя близость наполнилась новым смыслом, от которого подрагивал сам воздух вокруг.

А Боонь не ответил. Руки он закопал в крупный теплый песок. Он вспомнил ночь, когда Па разбудил его и поделился догадками о взаимосвязи островов и луны и когда А Боонь в ответ доверчиво продемонстрировал доказательство – спичечный коробок с крупинками песка. Вне острова они не исчезали. Тогда он считал это открытие чудесным, а сейчас печальным. Он разрушил волшебство. Ему казалось, будто он и со своей жизнью обошелся так же.

Он резко повернулся к Сыок Мэй:

– Ты меня любишь?

Она страдальчески посмотрела на него:

– Да.

– Ты любишь Энь Сооня?

– Боонь…

– Любишь?

Она отвернулась.

– А ты любишь Натали?

– Тут все иначе, – тихо ответил он.

– У меня ребенок от Энь Сооня.

– И что?

– Как там Ян? Ты передал ему ракушки, которые я насобирала?

– Ян и А Хуат уже лучшие друзья, – улыбнулся А Боонь. – А Хуат опекает малыша.

Сын Сыок Мэй все сильнее нравился ему, Бооню уже казалось, будто он и его сын.

– Это хорошо.

– Помнишь, мы когда-то говорили, что поселимся здесь? – спросил он.

– Да, – она улыбнулась, – я знала, что ты меня не бросишь.

– Ты бы хотела еще детей?

– Боонь…

– Так хотела бы?

– Может быть, дочку.

Боонь подумал: если у них родится дочка, она будет похожа на Сыок Мэй. Он научит ее плавать, как когда-то Па учил его, а Сыок Мэй выучит девочку читать, и писать, и менять мир.

– Мы бы ее здесь растили, – мечтательно сказал он, – как лесного зверька.

– А как же школа?

– Ты сама станешь ее учить.

Сыок Мэй игриво толкнула его:

– И всю оставшуюся жизнь мы будем питаться рыбой и гуавой?

– Мне больше ничего и не надо.

Она задумчиво помолчала.

– Боонь…

– Что?

– Ты ведь понимаешь, что я не смогу жить тут вечно.

Боонь взял ее руку и принялся мизинцем водить по линиям на ладони.

– Почему? Здесь так чудесно.