Великое расширение

Он позволил себе поверить, что того требует будущее и что именно на это будущее он и возлагает надежды. Другого выхода не было, любое другое будущее означало расставание с Сыок Мэй.

И все же он любил ее. Даже чувствуя, как она меняется, он хотел взять ее за руку, нежную и смуглую, как миндальный орех, хотел убрать тяжелые, падающие ей на глаза волосы, хотел прижаться холодной щекой к ее теплому лицу. Иногда он не сомневался, что ей хочется того же. Много лет назад, на исчезающем острове, она велела ему дать обещание, что он никогда ее не бросит. И позже, когда она с таким жаром убеждала его пойти в училище. И по вечерам, когда они после занятий возвращались домой, лениво обсуждая какие-нибудь неразрешимые проблемы. Они говорили о демократическом социализме как альтернативе коммунизму или о роли султанов в коммунистической Малайе, но А Боонь думал лишь о том, как они соприкасаются локтями. И все же они много лет оставались теми же, что прежде, и чем дольше он ждал, тем сложнее было изменить эти окаменевшие отношения.

Он стоял посреди гвалта и жары, глядя на прикованные к воротам запястья Сыок Мэй, и его захлестнул страх. Кто знает, что может случиться в этом бушующем, яростном людском море? Он уже видел, как полицейские ожесточенно дубасят демонстрантов деревянными дубинками по локтям и как студенты валятся на землю под напором бьющих из водометов струй. Вдруг произойдет невообразимое – он потеряет Сыок Мэй?

Распихивая всех, А Боонь бросился к воротам.

– Не волнуйся, – засмеялась Сыок Мэй, когда он оказался рядом, – ты что, испугался? Решил меня освободить?

– Я люблю тебя, – сказал А Боонь.

Ему казалось, что он выкрикнул это. Но вокруг кричали все, поэтому его слов никто не слышал.

– Ох… – проговорила она.

Он ждал. Между бровями у нее залегла небольшая морщинка. Крики у него за спиной сделались громче: прибывшие полицейские, прикрываясь ротанговыми щитами, вставали в оцепление.

– Ох – а дальше что?

– Боонь, – начала Сыок Мэй, – зачем ты это все?

– Что?

– Сейчас не время. Мне нельзя…

– Нельзя меня любить? – А Боонь решил не отступать. Ну и пусть полицейские совсем рядом – ему нужен ответ. Он заметил, как Энь Соонь, тоже прикованный к воротам, но чуть поодаль, как-то странно посмотрел в их сторону.

– Боонь, – повторила Сыок Мэй, на этот раз тверже, – рабочим нечем кормить свои семьи, они голодают. Люди живут в джунглях, они рискуют жизнью. Ан мо хотят воевать нашими руками.

– Мне просто хочется, чтобы мы были вместе.

У Сыок Мэй был один взгляд, который нравился А Бооню больше всего, и сейчас она смотрела на него именно так. В этом взгляде сквозило понимание, словно она видела все его слабости, его мелкие, отчаянные, эгоистичные желания, но при этом понимала и не осуждала его. Она одна знала его, одна видела таким, какой он есть, и ценила не выше и не ниже того, что он на самом деле представлял из себя. Они должны быть вместе.

– Пожалуйста, – попросил он. Рядом топали ботинки полицейских. – Здесь слишком шумно. Давай уйдем.

– Что-о? Это зачем?

– Давай пойдем куда-нибудь, где тихо, и поговорим. Вдвоем.

Сыок Мэй помолчала.

– Я никуда не пойду, Боонь.

А Боонь взялся за цепь, свисающую у нее с запястья, и принялся бездумно теребить ее. Акции протестов, регистрация на военную подготовку, ан мо – зачем ему это все? Пускай она пойдет с ним. Они вернутся домой, вдвоем, как всегда. И во всем разберутся.

– Здесь опасно, – снова заговорил он, – кого-то арестуют. Надо уходить.

– Боонь, люди умирают, – сказала Сыок Мэй, – люди жертвуют собой.

Этот лекторский голос он ненавидел. Не ее саму – ее саму ненавидеть невозможно, – а вот голос, да, этот голос вызывал в нем ярость. Голос революции, самоуверенного, праведного гнева раздражал его. Он отчасти напоминал голос Хиа много лет назад, когда брат заявил, что хорошим рыбаком ему не стать. Похоже, хорошим революционером тоже. Внезапно его накрыла ненависть – к однокурсникам, к студенческим союзам, Энь Сооню, Гэок Тинь, всей этой скандирующей тупоголовой человеческой массе.

– Сыок Мэй! – А вот и Энь Соонь. Он озабоченно смотрел, как еще один однокурсник пытался отстегнуть его наручники, но цепи запутались, и дело шло медленно. – Сперва ее! – скомандовал Энь Соонь. Однокурсник повернулся к Сыок Мэй.

А Боонь не двигался. Просто стоял, опустив руки. Сыок Мэй по-прежнему хмурилась. Их взаимное молчание поглотил рев толпы.

– Иди домой, – сказала она.

Морщинка у нее на лбу разгладилась. Теперь Сыок Мэй смотрела на него с сочувствием, и Боонь вскипел. Зачем ему сочувствие без ее любви? Она свой выбор сделала – похоже, для нее демонстрации, протесты и эти люди вокруг важнее, чем он?

А Боонь бросил на Сыок Мэй последний умоляющий взгляд. Но та уже распутывала цепи Энь Сооня, с глуповато-серьезным видом они обсуждали тех, кого уже арестовали полицейские. Сыок Мэй больше не смотрела на него.