Сыок Мэй понимала, что на самом деле Ма просит о Бооне. Конечно, она и за Сыок Мэй волнуется, Ма всегда ее любила и относилась как к племяннице. Но при мысли о Бооне сердце матери сжималась от страха, это ради него Ма готова на все. У него есть заботливая семья, куда он в любой момент может вернуться. Соратники по борьбе – не семья, и однокурсники тоже не семья. Впрочем, и для нее тоже.
Она подумала об училище, где как раз сейчас студенты обедают. Интересно чем. Наверное, хлебают из огромного котла суп из корней лотоса.
– Боонь бросил учебу, – сказала Ма. – Да и какая учеба сейчас, одни проблемы. Ради чего ходить-то на занятия?
– Бросил учебу?
Ма кивнула:
– Я попросила его не ездить в город. Только неприятностей наживешь. И полиции там теперь больше. Нет уж, пускай брату рыбу ловить помогает.
– А самому ему этого хочется? – спросила Сыок Мэй.
Ма поджала губы.
– Я его мать.
– Тетушка, вы хотите, чтобы он тут всю жизнь провел?
Ма потерла ключицу, выпирающую под накрахмаленной белой блузкой.
– Мэй, я знаю, тебе в жизни нелегко пришлось. Но твои несчастные родители, как, по-твоему, неужто они не желали тебе спокойной жизни? Как мать, я…
– Мои родители гордились бы мной, – ровно проговорила Сыок Мэй.
– Конечно, они и гордятся. Но еще они хотели бы, чтобы тебе ничто не угрожало. Вот станешь когда-нибудь матерью и поймешь.
Сыок Мэй встала со стула.
– Спасибо за воду, тетушка.
Ма тоже поднялась. Она расстроенно смотрела на Мэй.
– Мэй, я не хотела тебя обидеть. Да что ж это… Что я вообще понимаю? Я лишь желаю вам всем счастья.
– Ничего страшного. Рада была вас повидать. – И Сыок Мэй направилась к выходу.
– Все-таки уходишь? Бооня не станешь ждать?
– Мне еще вещи собрать надо, – сказала Сыок Мэй. – Можете попросить его зайти ко мне, когда он вернется?
Ма помедлила, но кивнула:
– Хорошо, передам ему.
– Это важно. Пожалуйста, не забудьте.
– Ладно, ладно. Береги себя, девочка.
– До свидания, тетушка.
Сыок Мэй пошла к дому дяди. Все эти годы она называла его домом дяди, а не своим, потому что ее дом – это деревянное здание на оживленной улице, где она с родителями, братьями и сестрами жила, пока они не уехали. О том доме у нее остались лишь обрывки воспоминаний: кусок толстой холстины вместо потолка; похожие на драгоценности блестящие тараканы, убегавшие от воды, когда дождь заливал их норы; “тук-тук-тук” бамбуковых палок уличного торговца – стук, извещавший о его приближении. Дорогие воспоминания – мамины мыльные руки водят по обнаженной коже Сыок Мэй, беззастенчивая радость ребенка, которого моют прямо на улице, а мимо проходят соседи. Мелодичная песенка – отец напевал ее, укладывая Сыок Мэй спать, и лишь годы спустя она узнала в ней одну из революционных песен.
Родители уехали, когда Сыок Мэй было пять лет. Детей пристроили по городским родственникам. С сестрами она уже давно не виделась. В приемных семьях и так хлопот хватало, а тут вдруг еще и лишний рот кормить пришлось, так что устраивать сестрам встречи родственникам и в голову не пришло бы. Сыок Мэй вспомнила раннее детство в дядином доме. Ее двоюродным братьям и сестрам, уже подросткам, играть с ней, тихой пятилетней девочкой, было неинтересно, вот она и сидела дома, помогая тете по хозяйству, пока остальные рыбачили. Тетушка была женщиной доброй, но очень сдержанной, и Сыок Мэй казалось неприличным плакать в ее присутствии. Поэтому она пряталась в туалете и отводила себе на слезы минут десять-пятнадцать или беззвучно плакала по ночам в подушку.
Вскоре она научилась вообще не плакать. Она сделалась серьезной и развлекала себя, придумывая моральные дилеммы. “Надо ли спасать муравья, если листок, на котором он сидит, упадет в воду? И если да, то почему не спасти рыбу, которую каждый день привозят в лодках?” Она отказывалась от рыбы несколько дней, а потом решила, что рыба выполняет определенную задачу, и эта задача – поддерживать жизнь в других существах. От смерти муравья никому пользы не будет – значит, его надо спасти. По мере взросления она училась воспринимать смерть родителей не как трагедию, а как повод для гордости. Они отправились бороться за свою родину. А сама Сыок Мэй для борьбы еще мала и способна принести в жертву лишь свои страдания.
В детстве она с трудом понимала, что такое родина. Потом, когда познакомилась с А Боонем и учителем Чи А, кампонг мало-помалу стал для нее чем-то вроде дома. Она долго сопротивлялась этому – ведь иначе пришлось бы признать, что родителей больше нет, – но теперь в ее жизни был Боонь, лучший друг, и такую действительность она согласилась принять. Пускай в кампонге этого не знали, но именно этот дом она пыталась защитить в своей борьбе. Не далекие страны, откуда пришли когда-то их предки, а это – этот берег, этот город, этот кампонг. Она не притворялась. Такова ее и их жизнь.