Великое расширение

День клонился к вечеру, большинство студентов вышли во внутренний дворик – играли в мяч или сидели в теньке. Руководитель группы, работавшей над составлением письма, попросил Энь Сооня прочитать последний абзац и высказаться, но Энь Соонь куда-то подевался. Кто-то вроде бы видел его в аудитории на третьем этаже – после обеда он собирался там позаниматься в одиночестве.

Энь Соонь действительно оказался там, а с ним и Сыок Мэй. Они по очереди вслух читали рассказ Лу Синя про сумасшедшего, который вообразил, будто раскрыл заговор: все его знакомые – каннибалы и заперли его для того, чтобы позже съесть.

Сыок Мэй и Энь Соонь зачитывали абзацы по очереди, сидя за одной партой. Со стороны – два обычных студента за учебой. И все же А Боонь тотчас понял, что этих двоих связывает нечто большее. Может, по тому, как опустила взгляд Сыок Мэй, когда он вошел в аудиторию? По тому, как она судорожно скрестила ноги? Или по тому, как Энь Соонь, словно извиняясь, сказал: “Ой, это ты”, точно ему есть за что извиняться? Как бы там ни было, А Боонь словно с разбега врезался в кирпичную стену. Не говоря ни слова, он развернулся и ушел.

Несколько недель он избегал Сыок Мэй – посещал училище все реже и реже, а уходил рано, чтобы не возвращаться в кампонг вместе. В коридоре он кивал Энь Сооню, но старался быстро проскользнуть мимо. Дома он с головой окунулся в работу – помогал Хиа, который решил построить новую лодку. Брат надумал жениться, теперь ему понадобится собственная рыбацкая лодка.

Сыок Мэй старалась улучить момент и поговорить с ним, но А Боонь не оставался с ней наедине. В тех редких случаях, когда ей удавалось застать его одного, она, к собственному удивлению, впадала в какую-то растерянность и ограничивалась обычными вопросами про домашнее задание или студенческие дела. Во время таких натянутых бесед лицо А Бооня превращалось в уродливую маску, и Сыок Мэй окончательно терялась. В нем появилась холодность, какой Сыок Мэй никогда прежде не замечала, ей вспоминались замороженные леденцы, которые они в детстве покупали в уличных лавочках, – все в крохотных кристаллах льда, покрывавших лакомство. Сыок Мэй облизывала леденцы, добираясь до сладкой середки, и ей казалось, будто она освобождает ее.

Но как освободить А Бооня, если она сама виновата в том, что он оказался в темнице чувств?

– Надеюсь, ты будешь относиться к Энь Сооню как к брату, – в конце концов сказала она.

Это произошло, когда впервые за несколько недель они вместе возвращались домой. А Боонь ушел из училища рано, но Сыок Мэй перехватила его, и они поехали в кампонг вместе. За всю поездку они обменялись несколькими фразами, да и то обсуждали жару, манеру водителя, закуривая, резко тормозить, старушку, которой явно хотелось сесть, но которая при этом отказывалась, когда ей уступали место. Только когда автобус подъехал к их остановке и они вышли, только когда автобус задребезжал дальше и они остались наедине, вокруг лишь шелестящие деревья и далекий шум моря, – тогда Сыок Мэй почувствовала, что может говорить.

Она ждала, что его лицо опять превратится в маску, но этого не произошло. Лицо А Бооня не изменилось. Они долго шли молча, слышалось лишь шарканье ног.

А потом он спросил:

– Ты счастлива?

Она ответила не сразу.

– Да, – тихо проговорила она наконец.

Шорох шагов, стрекот цикад, птичьи посвисты.

– Я ничего не могу поделать. – А Боонь запнулся. Он посмотрел на нее, и во взгляде его была мольба. – Я тебя все равно люблю.

– Знаю. – Сыок Мэй изо всех сил старалась казаться спокойной.

Оба остановились.

– Тогда зачем? – спросил он. – Зачем тебе это?

Значит, ему станет легче, узнай он, что не любовь тому причиной? Что она тоже ощущает невидимую связь между ними, чувствует его боль как свою собственную? Успокоится ли он, если она сейчас бросится в его объятья только для того, чтобы потом сказать слова прощанья, объяснить, почему не может быть с тем, кто вынуждает ее выбирать между ним и делом всей ее жизни?

Энь Сооня она не любила, но знала, что рано или поздно полюбит. Накануне днем, когда они вместе занимались, он вдруг наклонился и прижал большой палец к ее запястью. “Ничего, – ответил он, когда Сыок Мэй спросила, что он делает, – просто слушаю твой пульс” – и снова погрузился в чтение. От этого простого объяснения внутри у нее словно узел развязался. Как будто длинная веревка, обмотанная вокруг ржавого гвоздя, внезапно начала разматываться. Так просто, так легко. К Энь Сооню она не чувствовала ни той болезненной нежности, какую испытывала к А Бооню, ни странного, горячего желания защитить. Она не нуждалась в Энь Сооне, ее не тянуло к нему. С ним ей всего лишь было спокойно, она не боялась нечаянно ранить его и тем самым сломать что-то в себе самой. С Энь Соонем она могла слушать свой разум, вести себя рационально и взвешенно.

– Я люблю…

– У нас ничего не выйдет, – перебила Сыок Мэй, – прекрати.