Великое расширение

Смех стих, и теперь Ли ели молча. Сыок Мэй посмотрела на А Бооня. Она всматривалась в его лицо так, словно больше никогда не увидит. А затем развернулась и зашагала прочь.

Все еще вспоминая, как Хиа поперхнулся супом, А Боонь вдруг ни с того ни с сего обернулся к окну. Ему почудилось, будто за ним наблюдают, хотя, конечно, это все деревья – в лунном свете они то и дело меняли очертания. А Боонь снова повернулся к родным.

– Чем ты сегодня занималась, Ма? – спросил он.

Ма помолчала. Она словно собиралась что-то сказать, но вместо этого потянулась за тушеной капустой.

– Ма? – окликнул ее А Боонь.

– А?

– Чем ты сегодня занималась?

– Ничем, сынок. Все как обычно. Работала, прибиралась, отдыхала. Чем еще старушке заняться?

– Никто не приходил?

– Приходил? – Ма задумчиво жевала. – А что, ты ждешь кого-то?

Боонь промолчал. Несколько дней назад на рынке он встретил дядю Сыок Мэй и узнал, что ее выпустили из тюрьмы. Однако когда он заходил к ним, дома ее не оказалось. “Она в училище, – сказала ее тетя, – они там протестуют. Ох, ты ж ее знаешь”. Он знал, слишком хорошо знал. И про акцию протеста тоже знал. Но в начале протестов, когда Сыок Мэй еще не включилась в них так деятельно, он решил не участвовать, а сейчас, когда ее выпустили, ему было стыдно показаться ей на глаза, да и вообще вернуться в училище. Он повторял себе, что вот-вот вернется к учебе, но рыбалка с Дядей и Хиа неожиданно начала доставлять ему радость и чисто физическое наслаждение. Он и не думал, что так истосковался по островам, по их чистым лагунам и высоким, будто парящим утесам.

– Нет, – ответила Ма, не отводя от него взгляда, словно ожидая, что он возразит ей, – никто не приходил.

А Боонь не удивился. “Сейчас не время, – сказала тогда Сыок Мэй, – нам нельзя”. Поэтому сейчас он свою жизнь менять не станет. Пока. И он опять занялся едой.

Глава 18

Когда А Боонь спустя несколько недель наконец возвратился в училище, однокурсники тепло встретили его.

– Боонь! – заулыбалась Гэок Тинь и предложила ему паровые пирожки.

– Ты уже вернулся! – словно ласковая старшая сестра, кинулась пожимать ему руки А Муи.

Они рассказали, что между лидером дебатов и секретарем разгорелся конфликт. Сперва они не могли решить, надо ли произносить речь со сцены, как на конкурсе, или неформально, сидя за столом, – а потом спорщики перешли на личности. Секретарь обвинил лидера в том, что тот не ценит работу секретаря, лидер заявил, что секретарь вечно раздувает проблему на пустом месте, и пошло-поехало. Может, А Боонь, он же дипломат, засмеялась Гэок Тинь, уймет эти дрязги?

Сокурсники давно прозвали его “дипломатом”. Боонь не обладал ни особым обаянием, ни умением располагать к себе людей, однако присущее ему спокойствие действительно укрощало разгоряченных спорщиков. В его присутствии люди затихали и легче склонялись к компромиссам.

Значит, по нему скучали? Бооню приятно было осознать, что его тут любят, да и он был рад всех видеть. Войдя в зал, полный знакомых лиц, А Боонь ощутил удивительное тепло. Он переживал, слушая рассказы про аресты и судебное разбирательство, а известие о том, что ан мо, возможно, прекратят призывать на военные учения, наполнило его гордостью за сокурсников.

Сыок Мэй тоже рассказала А Бооню о случившемся. Но она говорила взвешенно, передавая только самое основное. Бооню казалось, что она намеренно опускает подробности, поскольку считает, что они ему наскучат. От этого ему сделалось не по себе. К их последнему, неоконченному разговору они не возвращались, и недоговоренность лежала между ними тяжелым камнем, который никто не желал отодвинуть в сторону.

Сейчас он понимал – и это приводило его в смущение, – насколько неудачно выбрал момент. Когда А Боонь узнал, что произошло после его признания – об аресте, тюрьме, судебном разбирательстве, – его еще долго не отпускал липкий стыд, едкий, как запах гниющих водорослей. Какими мелкими казались теперь его слова по сравнению с остальными событиями. И все же стыд не исцелил раны, нанесенные его гордости. Раскаяние – да, но стыд вызывал и волну раздражения. Боонь расспрашивал про арест, однако про любовь больше не заикался. Он убеждал себя, что Сыок Мэй слишком погружена в протесты, что у нее хватает дел поважнее, чем его любовь. Если захочет, она сама об этом заговорит.

И он с головой окунулся в суматоху, которая царила в те дни в училище. От имени студентов Китайская торговая палата согласилась направить ан мо обращение, и студенты обсуждали бесчисленные черновики, яростно спорили, что включать в это обращение, подыскивали формулировки. Именно этим А Боонь и занимался, когда через несколько дней с очередным черновиком обращения заглянул в аудиторию, где Сыок Мэй и Энь Соонь читали Лу Синя[31].