Великое расширение

До чего же он въедливый. Энь Соонь всегда был скрупулезным, но годы превратили скрупулезность в занудство, прежние непринужденность и легкость бесследно исчезли, и теперь революционный пыл уживался в нем с унылой дотошностью. Он осуждал тех, кто учит английский, смотрит западные фильмы, следует европейским традициям. А Боонь, хоть и не имевший склонности ни к чему из этого, в присутствии Энь Сооня чувствовал себя как на экзамене, словно того и гляди нарушит правила.

– Я не знаю, – ответил А Боонь, – но тебе всюду подвохи мерещатся.

– Никаких подвохов. Ты что, больше газеты не читаешь?

А Боонь делано рассмеялся.

– Когда мне читать-то? Работы полно.

– Га-менам вздумалось увеличить площадь суши, – сказал Энь Соонь, – они это называют расширением территорий. Тщеславная популистская идея. На этой новой земле они собираются строить жилье. Заманивают народ сладкой морковкой. Почему бы не строить на имеющейся земле? Это же злоупотребление властью, они попросту транжирят деньги налогоплательщиков. Так что я не понимаю, почему ты ничего не знаешь.

А Боонь вспыхнул. Так и есть, он больше не читает газет и не знает, что происходит – ни с га-менами, ни со студенческими союзами, ни с борьбой за свободу. Он распрощался со всем этим, когда отступился от Сыок Мэй.

– Приезжала навестить дядю? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.

Сыок Мэй кивнула.

– Тетя нам супа в дорогу сварила… Ой, – она встревоженно огляделась, – мы его забыли.

– Я принесу, – сказал Энь Соонь. – Нет-нет, ты сиди, – добавил он, увидев, что Сыок Мэй встает, – зачем вдвоем ходить?

Сыок Мэй села на стул, на котором так часто сидела прежде, и у А Бооня сдавило грудь.

– Рад был повидаться, А Боонь, – сказал Энь Соонь. Судя по всему, ему было неловко от того, что он вылез со своей лекцией, и он тепло пожал А Бооню руку. – Хорошо, что у тебя все в порядке.

Они остались наедине, он и Сыок Мэй. Сидели молча, и молчание наливалось непонятной А Бооню тяжестью. Сыок Мэй скребла ногтем столешницу, губы у нее были поджаты – как всегда, когда ее что-то тревожило.

– С работой все хорошо? – спросил Боонь.

Вопрос прозвучал неестественно. Что он вообще знает о ее работе? Он же ее почти не видит – она очень редко навещает дядю, а если и заглядывает в кампонг, то Боонь узнает об этом лишь потом. В последний раз она приезжала месяцев шесть-семь назад, да и то буквально заскочила – торопилась на какое-то политическое мероприятие.

Сыок Мэй кивнула.

– А Энь Соонь? – спросил он, надеясь, что она посмотрит на него.

А Боонь видел – что-то не так, но теперь они не настолько близки, чтобы спрашивать напрямую.

Она подняла голову:

– Я беременна.

В ее словах не было смысла. Она сама ребенок, подумал он, разве она может быть беременна? Впрочем, конечно, ей же давно уже не шестнадцать. Боонь с усилием улыбнулся.

– Поздравляю, – выдавил он. Сколько же раз один и тот же человек способен разбить ему сердце?

– Энь Соонь не в курсе, – сдавленно сказала она, – это… это случайность.

– Он обрадуется. Будет счастлив.

– Боонь, – голос у нее сорвался, – я не оставлю ребенка.

Он молчал. Сыок Мэй беременна. Сыок Мэй хочет избавиться от ребенка. Ошеломление сменилось отчаянием, которое тут же уступило место облегчению. А на смену ему пришло чувство вины: как может он испытывать облегчение от того, что кого-то лишат жизни, от того, что Сыок Мэй несчастлива, а ведь это написано у нее на лице – он видит это так же ясно, как видит на небе надвигающуюся грозу…

– Я не могу, – быстро заговорила она, – у нас работа, мы руководим студенческим союзом. Куда мне сейчас еще ребенка? Ты же помнишь, что с Гэок Тинь случилось? У нее трое, она и из дома-то почти не выходит! Нет, наше дело важнее. Я не могу. Да я к тому же вообще не представляю, каково это – быть матерью…

– Из тебя получилась бы прекрасная мать, – перебил ее А Боонь.

Она помолчала, лицо ее разгладилось, и Сыок Мэй снова стала прежней. Она улыбнулась – легко и свободно.

– Ох, Боонь.

– Так и есть, – сказал он, – ты стала бы лучшей матерью в мире.

– Но у меня ведь матери не было, – возразила она, – я же без нее росла. И не знаю, что и как делать. А сейчас, когда нас постоянно задерживают, если с ребенком что-нибудь случится, я себя никогда не прощу.

Она все говорила и говорила, поток страха и терзаний словно прорвал плотину. Сыок Мэй твердила как заведенная: работа, профсоюзы, аресты, она росла без матери, у нее просто-напросто отсутствует материнский инстинкт, а еще про то, как Энь Соонь мечтает о детях. Сколько же она это скрывала, подумал А Боонь. Видеть ее такой несчастной было ему невыносимо.

– У меня нет выбора. Иначе вся моя прежняя жизнь теряет смысл. – Она схватила А Бооня за руки. Ее кожа была теплой и влажной, совсем как прежде. – Ты же понимаешь меня, да?

Он смотрел в ее переполошенные глаза. Она нуждалась в утешении, оправдании. Какая-то часть его самодовольно радовалась – ведь именно к нему бросилась в трудный момент Сыок Мэй.