Великое расширение

Однако своей клаустрофобией он дорожил, как мужчины дорожат надоевшими женами, и покусись кто-то на его образ жизни, Хиа не пожалел бы сил, чтобы защитить его. Хиа не очень понимал Суи Хона, отправившего сына на конторскую работу в город, хотя, разумеется, в лицо лавочнику своих соображений не высказывал. Не очень высокого мнения он был и об училище, где учились А Боонь и Сыок Мэй и где они научились разглагольствовать о свободе, рабочих и их непростой судьбе. Человек сам должен бороться за свою судьбу. Разве Па не прошел через нищету в детстве, жестокость отца, голод – и не сделался сильнее и выносливее? А этим студентам с нежными руками легко поучать и читать проповеди. В отличие от А Бооня, Хиа не знал такой роскоши, как школа, а грамоту усвоил из бессистемных Дядиных уроков. Но сейчас, когда его сыну исполнилось пять, он впервые засомневался.

Причиной этого стала Гэк Хуаи, которая никак не отставала – дескать, А Хуата надо отправить в школу, времена изменились, с тех пор как га-мены сделали первые шесть лет обучения бесплатными, в школу ходят все. Много вокруг говорили и про двуязычие – все школьники учат английский, и это вдобавок к родному языку, будь то малайский, мандаринский или тамильский. Сейчас, когда они движутся к независимости от ан мо, английскому суждено стать языком их новой, объединенной нации. Хиа думал, что это как-то странновато – добиваться независимости от ан мо и при этом еще сильнее копировать их. Что это за независимость такая? Но подобные вопросы он отметал, пускай это обсуждают в кофейнях старики, которым нечем заняться.

– Пускай в школу в кампонге ходит, – сказал Хиа жене.

Она поморщилась.

– А что?

– Фу, – скривилась она.

Ссориться с ней ему не хотелось. Но он знал, что означает ее “фу”. Что школа в кампонге недостаточно хороша для А Хуата, как недостаточно хороша для А Хуата одежда с чужого плеча, как недостаточно хорош для А Хуата бурый рис. Такая сосредоточенность Гэк Хуаи на ребенке тревожила его. Другие матери так себя не ведут. Другие матери, едва дети научатся ходить, шлепают их по мягкому месту и отправляют трудиться. Если бы не Гэк Хуаи, он бы давно уже взял А Хуата в море, но стоит заикнуться об этом, как лицо ее мрачнеет. И еще его тревожило, что порой, вернувшись домой, он видел, что мальчик до сих пор сосет материнскую грудь. Хиа входил в комнату, и эти двое смотрели на него не как на отца, а скорее как на чужака, который вторгся в их непостижимый мир. При виде того, как сосок жены, распухший и лиловый, поблескивает у рта ребенка, Хиа делалось не по себе. Однако он ничего не говорил, иначе его смутные страхи сделались бы реальными.

Но чего он боится? Неестественности этой связи между женой и ребенком. Боится, что между ними существует понимание, которого ему никогда не постичь. Что он становится лишним в собственном доме и нужен лишь для того, чтобы обеспечивать их едой и жильем. И еще он боится, что неспособность положить этому конец говорит о его слабости как мужчины, главы семейства.

В один из таких вечеров, когда Хиа сидел на террасе, а его жена с сыном были поглощены кормлением, в дом вбежала Ма, в полном смятении. На миг Хиа побледнел от ужаса – решил, что жуткая тайна неестественной привязанности его жены к сыну раскрыта. Однако, придя в себя, он понял, что Ма толкует что-то про Бооня и Дядю, Бооня и га-менов.

– Погоди-ка, – сказал Хиа, – выпьешь воды?

На пороге появилась Гэк Хуаи, за ее ногу цеплялся малыш А Хуат.

– Ма, что случилось? – спросила Гэк Хуаи.

– Боонь… Дядя… Работает в общественном центре. Ох… Пойдем быстрее.

Хиа последовал за Ма. Родительский дом был недалеко, и по пути Ма обо всем рассказала. А Боонь пришел домой и заявил, что больше не будет рыбачить, потому что нашел новую работу – в общественном центре. “Что он там будет делать?” Да откуда же Ма знать, и какая вообще разница, тут важно, что с Дядей приключилось, Хиа же знает, как Дядя относится к га-менам. Так вот, Дядя стал кричать, что А Боонь свихнулся, раз подался к врагам. Хиа ведь знает своего младшего брата. Гордец, как и все мужчины Ли. Па тоже был гордым, гордость и приведет всех мужчин из рода Ли к погибели. И Боонь из-за своей гордости сказал кое-что ужасное, хотя на самом деле он так, конечно же, не думает.

– Что он сказал? – спросил Хиа.

– Он сказал, – Ма запнулась, словно воспоминания причиняли ей боль, – что Дядина вина – не его проблема.

– Дядина вина?

– Он, мол, не виноват, что Дядя повел Па к японцам. И это не значит, что им всем теперь вечно надо прятаться.

Они помолчали.

– Ям, обещай, что не станешь злиться, – попросила Ма.

– Ладно.

Ма резко остановилась:

– Ты уже злишься, я вижу! Тогда не ходи со мной, а то еще сильнее все испортишь.

Ма быстро моргала, точно стараясь избавиться от попавшей в глаз песчинки. Хиа смущенно отвернулся.

– Ладно, ладно. Не стану злиться.