Сдав экзамены и получив невысокую государственную должность, Натали съехала от родителей и поселилась в городе, в дешевом пансионате, – неслыханный шаг для женщины из семьи, подобной ее. Ее мать, узнав об этом, чуть не лопнула от ярости. Она не разговаривала с Натали до того самого дня, когда та сложила вещи в ранец и направилась к выходу.
– Увидимся в выходные, Ма. Я приеду на обед, – сказала Натали уже на пороге. Она силилась говорить радостно, хотя ее душили слезы.
Стоявшая за кухонной стойкой мать даже не повернулась. Как и отец, она твердо знала, что дочери уходят из семьи только по двум причинам: замужество или же если семья обеднела. Натали ни то ни другое не касалось. Они оплатили ей занятия машинописью и французским, и вот благодарность – их дочь хочет жить в городе, одна, и где бы вы думали? В пансионате, вместе со всякими иностранцами и проходимцами. А работать она будет на га-менов. Помогут ли ей га-мены найти достойного мужа? Помогут ли возродить благосостояние семьи, заново вырастить каучуковые деревья на почерневшей, усыпанной пеплом почве?
Нет, мать не сказала ей ни слова на прощанье. Когда на выходных Натали приехала в гости, мать отказалась с ней разговаривать, хотя с остальными домочадцами вела долгие беседы.
Почему она так обошлась с родными? – думала Натали. Разбила сердце матери, обидела отца, бросила братьев и сестер? Ведь были и другие пути. Она могла работать в дядюшкином банке кассиршей или секретарем. Устроиться продавщицей в большой красивый магазин, куда ходят за покупками ан мо. Можно, если повезет, даже найти место учительницы в начальной школе. Но проще всего, конечно, выйти замуж. Двух ее сестер уже сосватали за многообещающих бизнесменов, которые дали за них весьма внушительный калым, теперь девушек ждала жизнь, полная ничегонеделания.
Политика Натали не интересовала. То, чем занимались га-мены, она вообще не считала политикой. Они расчищают джунгли, сносят обветшавшие халупы, арестовывают и сажают в тюрьму преступников и бандитов, вводят бесплатное образование – но разве это политика? Она собственными глазами видела, как комариные болота осушаются и приносят пользу. Видела, как за последние несколько лет на острове выросли леса новых домов. Она заходила в эти чистенькие квартиры, восхищалась доступным для всех электричеством и текущей из крана водой. “Наполняйте землю и обладайте ею”. Она поняла, что новая эпоха, начало которой положили га-мены, определит судьбу их острова. И ей хотелось стать частью этой судьбы.
Начав работать на га-менов, она передавала родителям деньги через сестер, с которыми встречалась за чашкой кофе в душном многолюдном кафе рядом с серым конторским зданием, где работала. От сестер она узнала о том, что мать заболела. Сестры рассказали Натали, что мать неожиданно принялась жаловаться на слабость и слегла. Сама она, как обычно, утверждала, что ничего страшного с ней не происходит, но теперь все время спит, а когда просыпается, все путает. Одну из дочерей она принимала за собственную мать, ее мужа – за своего брата, а услышав стук в дверь, пряталась в шкафу, уверенная, что это пришли за ней японцы.
На этом месте сестры умолкли.
– Ох, да ты же знаешь Ма, – сказала старшая, – все с ней будет в порядке.
Все понимали, что это неправда. Повисло неловкое молчание, и сестры поджали губы – похоже, жалея, что вообще завели этот разговор.
На глаза Натали навернулись слезы, и она постаралась сосредоточиться на продавце за стойкой. Он готовил кофе, держа в каждой руке по металлической чашке. Руки поднимались и опускались, и Натали старательно следила за струйкой темной жидкости. Сестры переключились на мужчин, с которыми сейчас встречались. Одна из них закрутила роман с коллегой Натали, молодым га-меном с лицом акулы, которого считали восходящей звездой Министерства развития. Сестра пустилась описывать платье, которое тот недавно подарил ей, но Натали перебила ее.
– Она обо мне говорит? – спросила она.
– Кто?
– Ма. – И это слово, надолго забытое, откликнулось болью.
Сестры переглянулись. Им явно сделалось неловко. Все эти годы они упоминали Ма – ее недуги, мнение, споры с соседями, так они демонстрировали преданность родителям. Да, они любят Натали, но это не означает, что они одобряют ее поведение и разрыв с родителями. Они часто повторяли, что завидуют ее независимости, однако быстро оговаривались, что ни за что не оставили бы Па и Ма, ведь иначе кто будет за ними присматривать? Подразумевая при этом, что не Натали же. Впрочем, прямо они этого не говорили.
Сейчас Натали нарушила это негласное правило.
Возможность искренней беседы была похоронена – в сестрах вскипела подавленная зависть, копившаяся все это время, потому что Ма, заболев, каждое утро и впрямь спрашивала о Натали, а им приходилось врать, что та ушла на рынок и вернется через несколько часов, после чего Ма успокаивалась на некоторое время, пока снова не вспоминала о Натали. Сестры переглянулись, изучили собственные ногти, а потом посмотрели на Натали.
– Нет, – ответили они, – о тебе она не говорит.