Великое расширение

– А сейчас, – проговорил архитектор, перекрикивая ахи и охи слушателей, – вас ждет сюрприз. В прошлом месяце эти дома посетил султан Брунея. Но у него не было возможности осмотреть квартиры вблизи, потому что тогда, к сожалению, мы их еще не достроили. Зато вам повезло!

Архитектор потер руки, и на солнце блеснул циферблат его часов. А Боонь подошел ближе, завороженный этим блеском, напоминавшим о перламутре редких раковин, которые так ценились в его детстве. В циферблате имелось крохотное окошко, через которое был виден механизм, гладкий ремешок из коричневой кожи блестел, как и золотая, отполированная застежка.

– Пятнадцать минут третьего. – Архитектор взглянул на часы и кивнул Бооню.

– О, простите… Я…

– Не извиняйтесь. Мы и правда запаздываем.

Их опять повели вниз, по тем же лестницам, через просторный вестибюль главного управления и дальше, на улицу, где ждали автобусы.

– Обслуживание по высшему классу, – сказал архитектор, – пешком идти жарковато.

Смешно – до зданий было не больше десяти минут ходу, однако никто не возражал. Все послушно расселись по автобусам, как школьники на экскурсии. Двое сотрудников выдали всем желающим по бутылке холодной воды. А Боонь наблюдал в окно, как приближаются здания. Вскоре автобус остановился возле одного из домов.

– Заселение начнется уже на следующей неделе, – сообщил архитектор.

Перед домом была разбита большая площадка, чтобы дети могли играть в мяч, а старики – сидеть и болтать в теньке на лужайке, пока это лишь голые участки земли с хлипкими деревцами. Траву еще не посеяли, но с ней вид станет намного приятнее, будет на чем глазу отдохнуть от бетона. Рядом крытый рынок с вентиляцией, водопроводом, чтобы мыть полы и отделанные кафелем разделочные столы мясников. Намного гигиеничнее, чем покосившиеся деревянные прилавки и обычная рыночная теснота. Территорию вокруг рынка отвели под магазины. Здесь планировалось разместить аптеку, столярную мастерскую, лавочки со всякой хозяйственной мелочевкой и ломбард. Все что душа пожелает, и при этом в город ехать не понадобится. Преимущество такого жилья, как сказал архитектор, заключается в том, что эти районы станут своего рода городами-спутниками, самостоятельными поселениями, где на площади в пять квадратных километров люди будут жить, работать и развлекаться.

– Как в кампонге, – вырвалось у Бооня.

– Именно! – воскликнул архитектор. – Вы на лету схватываете! Неповторимая атмосфера кампонга – вот что мы стремимся сохранить.

Все обернулись посмотреть на того, кто это схватывает на лету, и А Боонь покраснел.

– Как вас зовут, сэр?

А Боонь не сразу понял, что архитектор обращается к нему. Он откашлялся.

– Ли А Боонь.

– И откуда вы?

– Из округа Е14, сэр.

– Е14! Ну тогда вам ли не знать, о чем мы тут толкуем. Атмосфера кампонга – главная составляющая жизни на побережье.

А Боонь кивнул, хоть и не до конца понимал, о чем говорит архитектор. Да и нравится ли ему этот человек, он тоже не понимал. Сказал, что все они живут в грязи и антисанитарии… Взгляд А Бооня снова притянуло к сказочно роскошным часам на руке архитектора. Сколько же, интересно, такие стоят? А Боонь не имел представления о стоимости вещей, знал разве что цены на продукты в лавочке Суи Хона да сколько стоят хлопушки, которые покупались по особым случаям, к тому же Новому году. Когда они с Ма ездили смотреть холодильник, ему наверняка назвали цену, однако эти невообразимые цифры тотчас же вылетели у него из головы. Мысли Бооня перескочили на европейский костюм архитектора и его сверкающие коричневые ботинки из очень тонкой кожи – А Боонь таких никогда и не видел. Гладкая кожа блестела, как блестит мокрый, обкатанный поколениями волн валун на берегу. И в этот блеск, как будто его можно купить, архитектор сунул свои ноги. Какую же невероятную власть дарит человеку богатство.

Он знал, что обо всем этом подумала бы Сыок Мэй. Пропаганда, сказала бы она, это морковка, которой га-мены машут перед носом у людей, мешая видеть реальное положение вещей. А реальное положение таково, что они забрали у ан мо власть вместе со всеми ее инструментами угнетения и подавления. Они сажают в тюрьмы студентов и профсоюзных лидеров, отбирают финансирование у народных школ, а теперь еще и лишают этнические группы корней, жилищ, насильно переселяя их в эти огромные, безликие сооружения. “Государство есть орган классовой борьбы; оно есть создание порядка”, – услышал он ее голос. А если уместить в одно-единственное слово эти большие аккуратные здания с чистыми окнами и безупречно выкрашенными стенами, то слово это будет “порядок”.