Венский стул для санитарного инспектора

– Как ветром сдуло, – доложила она, вернувшись с вымытым тазом. – И если он ещё раз сунет сюда свой длинный нос, я спрошу, как поживает его мягкое место. Я буду допытываться!

– Спасибо, миссис Христодопуло, – с благодарностью сказал Джейк Саммерс. – Что бы мы без вас делали.

– Не за что. Покажите вашу руку. Давайте-ка, ещё раз смажу йодом. Не надо было давать вам нож, доктор Бэнкс сживёт меня со свету, если узнает.

– Ну, мы же договорились. Я ей скажу, что стул укусил меня за палец, когда я опёрся на сиденье, чтобы встать. Он стоял в том углу. Я нечаянно пнул куда-то туда шлёпанец, когда пытался надеть. Вы забрали у меня стул, протёрли щёлоком и унесли в гостиную. Не может же она помнить каждый стул.

Эта история была чистой правдой. С разницей, что случилась давно: в то далёкое время компаньоны ещё вдвоём занимали эту комнату.

– Я уже вам сказала: сами будете разбираться с доктором. Что за бесполезный тип этот ваш Роблин, а ещё такой уважаемый. Ведь ни у кого не хватает пороха поставить его на место.

– И не говорите. И не говорите.

– Вот что, молодой человек, замолвите за меня словечко перед своей хозяйкой. Она не одобрит, что я испортила её мебель. Это был стул из очень дорогого гарнитура. Гамбсовский.

– Не бежать же вам было за грузовиком.

– Не знаю, как вы ей объясните. Если Друзилла узнает, что я сделала, скоро весь город будет обсуждать, что я веду себя как какой-нибудь цирковой метатель ножей.

– Да-да, и лупите по ножам обухом топора, как какой-нибудь дровосек.

Старая дама закончила обрабатывать его палец йодом, помогла больному снять взмокшую рубаху, протёрла его торс мокрым и холодным полотенцем и натянула на него свежую рубаху, тоже взятую из гардероба мисс Дэрроу.

– Поставлю стул обратно в чулан вместо того, пока на него не сел ещё кто-нибудь. Может, Друзилла и не заметит. Подумаешь, стул из буфетной. А то не удивлюсь, если рано или поздно договорятся до того, что я швыряю топоры, как какой-нибудь Чингачгук!

Саммерс дорого заплатил за подкуп старой дамы, хотя торговался, как старый Фрейшнер. Не потому, что был капризным, в такой ситуации это просто глупо. Но две столовых ложки мякоти алоэ с оливковым маслом и мёдом четырежды в день! И вот уже неделю он совершал этот подвиг. Который ему сейчас предстояло повторить.

Он открыл маленькую банку с отвратительным зельем. Воткнул ложку в плотную клейкую массу, как какой-нибудь дегтярь.

И застыл.

– А ну-ка! – потребовала миссис Христодопуло. – Кто у нас послушный мальчик? И, пожалуйста, без нытья.

Коммерсант тяжко вздохнул. Зелье было таким горьким, таким жирным и таким сладким одновременно, что даже почти исчезнувший всё-таки вкус не помог: и правда, легче выброситься из окна. С другой стороны, это лучше, чем четыре инъекции салипирина в день (которых теперь осталось две). Или, – он превозмог себя и съел вторую ложку зелья, – не лучше?

Непобедимый страх Джейка Саммерса перед уколами встретил серьёзного конкурента, но ему уже ничего не поможет. Он сам слышал, как доктор велела дамам готовить этот кошмар.

Хинин оказался практически бесполезен. Кофеин только чуть помогал взбодриться. Аспирин, салицилат соды, а за ними антипирен, бебеерин, фенацетин, антипирин, лактофенин, салипирин и пиронал, так же, как и порошок Джеймса – всё стало дефицитом. Строгий санитарный контроль запретил въезд-выезд всем, кому возможно, и запрет сказался на поставках лекарств.

Но хуже было другое. Приём жаропонижающих внутрь оказывал такой незначительный эффект, что их требовалось неслыханное количество. Поначалу доктор Бэнкс только боялась, что избыток ацетилсалициловой кислоты испортит пациентам желудок. Тогда она и перешла на инъекции. Но скоро приём и концентрацию лекарств пришлось сократить.

Огромные дозы жаропонижающих вызывали массовые отравления, ставшие причиной множества смертельных исходов.

* * *

Не заметить смазанную йодом рваную рану на подушечке его среднего пальца, она, конечно, не могла. Но почему-то ничего не спросила. Внимательно посмотрела ему в лицо, тщательно осмотрела и как бы в задумчивости перевела взгляд в окно. Между тонких бровей доктора залегла напряжённая складка.

– Скажите, как есть, – потребовал Саммерс. – Я не вру, мой папаша на самом деле гробовщик.

Он усмехнулся: доктор старалась не встречаться с ним глазами.

– Это не делает вас менее человеком.

Нет, она явно не желала говорить что-то важное.

– Как сказать, – приподнялся он. – Кое-что меняется, когда вы появляетесь в доме, где все верят в лучшее изо всех сил, чтобы убедить их, что будущий покойник должен стать именно вашим клиентом. Ну так? Вы сказали Роблину неправду, что ли? Я же не идиот, как бы вам этого ни хотелось. Какая, к чёрту, лёгкая форма. Всё, да?

– Мистер Саммерс. – Доктор переждала поток слов. – Я сказала вам правду. У вас довольно лёгкая форма болезни… по сравнению с тяжёлыми.

– Так. – Он тоже помолчал. – А… Но вы же что-то скрываете. Я не слепой. Гоните правду. А я…

– А вам нечего мне предложить. Не торгуйтесь.

– Ну, скажите, – он послушно улёгся. – Вы же знаете, как испанка действует на нервную систему.