Венский стул для санитарного инспектора

– Все могут умереть, – коммерсант надеялся, что это вышло у него философским тоном.

– Так вы-то не все, шеф! – Мики заговорщически улыбнулся и ушёл.

Оказывается, доктор Бэнкс стояла в дверях и ждала, пока можно будет осмотреть пациента. Проводив взглядом мальчишку, Саммерс ошалело взглянул на неё.

– Мики всего семнадцать, – заметила она, садясь на его кровать. – Поднимите рубаху. Боюсь, что вы для него герой. В этом возрасте подростки часто выбирают предмет поклонения.

Дети! Саммерс вспомнил загадочную миссис Фокс с её саквояжем, как она ловко уделала пинкертонов и оказалась мужчиной в женском платье. Тогда он и заполучил саквояж и всё добро Фокса. Чёрт возьми, он тогда был на два года моложе Мики и считался взрослым – не таким, как надо, но всё-таки взрослым парнем, который должен начать самостоятельную жизнь[5].

А теперь здравствуйте: семнадцать лет – и подросток. «В этом возрасте»! «Предмет поклонения»! Ну и времена!

– Пуговица где? – закончив осмотр, лаконично спросила доктор Бэнкс.

На вороте его ночной рубахи и правда недоставало пуговицы.

– Где-то в ванной, – признался коммерсант. – Оторвалась в среду утром, не смог найти.

– Я найду, сэр! – закричал откуда-то юный Фрейшнер.

Судя по шуму – явно пнули ударившуюся о стену дверь, и по тому, как дверь вернула удар, мальчишка нёс из библиотеки что-то тяжёлое.

– Не могу сказать, что разделяю восхищение Мики, – доктор Бэнкс встала, собираясь уходить, – но тоже верю, что вы не разочаруете мальчика. Я буду в кухне, мистер Саммерс.

– Сейчас, – юный Фрейшнер вошёл в комнату с пишущей машинкой в руках и огляделся. Поставил машинку на столик у окна. Примерился, присев на диван. Диван не годился для работы на машинке, для этого нужно было стоять у стола на коленях. Это был диван для ленивого сидения с сигаретой, а стол – для газеты, чашки и пепельницы.

И опять пригодился венский стул. Сидеть на нём, понятное дело, было нельзя, а вот использовать как столик для машинки – можно. Мики принёс стул из кладовки, установил на него машинку, сам сел на край кровати и убедился, что печатать будет удобно.

– Давайте вашу молитву, шеф.

Саммерс ещё когда написал молитву для продажи вместе с легендой и обрывком плаща св. Пантелеймона. Всё это время она хранилась прямо у него под рукой. Написал-то он её ещё до коалиции с доктором, тогда у коммерсанта имелись основания опасаться, и он принял меры. Хорошо принял: сама доктор Бэнкс, ничего не подозревая, следила, чтобы никакая случайность не уничтожила документ.

Коммерсант написал молитву на обороте своего температурного листка.

По которому Мики Фрейшнер прямо сейчас бережно водил раскалённым утюгом. Листок лежал на диване у окна и, хотя Мики подстелил наволочку, грубая бумага и ситцевая обивка дивана уже пахли палёным. Осторожно вернув утюг на подставку и сунув в рот обожжённый палец, Мики разбирал каракули коммерсанта.

– Мистер Саммерс, это нельзя печатать! – испугался он.

– Пантелеймон родился в семье язычников, – возразил с кровати шеф. – Очень древняя молитва. В наше время её почти никто не помнит. Какой смысл продавать людям молитву, которая и так каждой собаке известна?

Мики потряс дымящимся листком.

– Вам сейчас только древние молитвы сочинять. У вас же голова не работает! Весь город католики, кто не лютеране, методистов кот наплакал, а у вас дохлая лошадь поймёт: протестант писал. И мистера Маллоу нет. А у меня с фантазией не очень.

Саммерс хотел возмутиться. Ладно, папаша действительно пресвитер общины баптистов. Но сам-то он атеист!

И вдруг подумал: что же я злюсь, ведь это не имеет отношения к делу. Протестант, атеист – какая разница. А имеет отношение к делу тот факт, что древняя молитва по форме куда свободнее. Она сошла бы. Просто там много написано, не вышло коротко, писать пришлось двое суток, между приступами бреда, а этот лентяй… Вот засранец!

Что за чёрт. Я теперь как папаша, готов плеваться кипятком по каждому пустяку. Я же не такой. Мики надёжный парень, может нести любую чушь, но не подведёт. Это просто испанка.

– Давайте просто напишем: «Молись об исцелении»? – предложил Мики.

– Давай, – коммерсант с облегчением откинулся на подушки. – Ты прав. Почему обязательно молитва? Пусть будет послание.

Папашины проповеди-импровизации всё же пригодились. Саммерс продиктовал несколько фраз, которые Мики записал карандашом в своей тетрадке.

Коммерсант хотел добавить, чтобы его юный помощник не вздумал ничего вставлять или менять, переписал в точности. Но пока думал, додумался до холодного липкого пота. Приступы головной боли вернулись внезапно и были резкими, как удары по затылку обухом топора.

– Ты копирку не забыл? – с закрытыми глазами спросил он мальчишку. – Напечатать сегодня хоть дюжину. Если сможешь.