Вера в большом городе. Диалоги о жизни, в которой есть место Богу

Его творчество касается каких-то глубинных нервов в душе каждого человека. Сопоставить смысл личностного бытия с бытием всего мира – это у Достоевского получалось. Он заставляет думать.

Зачем рассказывать голодному, что ему нужно три процента еды?

Вы ведь учились в Оксфорде?

Да, когда писали кандидатские в Духовной академии. У нас была самостоятельная программа в библиотеке Bodleian Library.

Но, по-моему, у вас была возможность остаться в Англии или в Голландии…

Это еще раньше. Да, были варианты учиться в Америке, а после окончания нашего физмеха (физико-механический факультет. – Ред.) получить какие-то гранты в Голландии.

Не жалеете, что не уехали?

Нисколько. При всем уважении к людям, которые на Западе живут. Там есть очень интересные, достойные люди, которые в том числе интересуются Православием. Например, в Оксфорде наш друг, отец Стивен, – англичанин голубых кровей, принявший Православие. Но при всем при этом западный мир достаточно жесткий, даже для священников.

К нам недавно приезжал американский священник, отец Иосиф. У него большая семья, восемь детей. Лет десять назад они приняли Православие, а сейчас поселились под Ростовом Великим, со своей американской готовностью идти в неизведанные земли. Они получили российское гражданство и хотят жить и трудиться в России. А почему уехали? Потому что там жесткие законы. Отец Иосиф рассказывает: «Я не могу сказать своему сыну, что определенные вещи считаю грехом. Если ребенок об этом где-то обмолвится, меня лишат моего сына». Это один из законов штата, откуда они уехали. Он говорит: «Я понимаю, что это постепенно охватывает один штат за другим, в Канаде, в Америке. Я просто не вижу будущего для себя там, где нельзя сказать, что гомосексуализм – это грех, на мой взгляд». Ювенальная юстиция понятна, когда надо бороться с жестокостью людей, которые бьют своих детей. Но не когда она превращается в преследование человека.

Ваши родители не роптали, когда сразу оба сына решили принять монашество и лишили их надежды на внуков?

Нас только двое детей у родителей, поэтому им было трудно принять наше решение. Но постепенно мы нашли общий язык. Хотя это далось непросто. Отец у нас ученый, занимался биомеханикой и наше будущее видел на той же стезе. Он был не против веры, но говорил: «Почему бы гармонично не распределить все в жизни?» Графики рисовал: «Пусть 3–5 % занимает вера, 10 % – культура, 20 % – семья, еще сколько-то – научная деятельность». Мы отвечали: «Ты пойми, что есть чувство голода духовного. Мы твою картину прекрасно понимаем, но зачем рассказывать голодному человеку, что ему нужно 3 % еды? Он просто не сможет воздерживаться».

Понятно, что голодный человек должен есть понемножку, чтобы от заворота кишок не умереть. Поэтому мы старались закончить все дела, защитить кандидатские, хотя уже без большого интереса. Нам больше хотелось пойти в духовную сферу. Но мы сделали все, чтобы не было дисгармонии, чтобы те же родители не были обижены. Процесс был непростой, но все-таки завершился добром. Лет десять ушло на то, чтобы прийти к каким-то общим знаменателям. Отец сам воцерковился, регулярно причащался, читал духовные и богословские книги. Может быть, ему стало утешением, что мы богословием занимались – это все же научное направление. Только другое, духовное.

Бабушка пожаловалась… или настучала?

При храме Казанской иконы Божией Матери в Вырице есть детская миссия, и в ней постоянно поддерживаются детки-сироты. Как вы думаете, почему в России так много брошенных детей?

Я думаю, это глубинная проблема потери какого-то духа соборности. Почему на Кипре нет ни одного сироты? Потому что они сразу рассасываются по семьям, хоть там седьмая вода на киселе.

В Армении то же самое.

И в Чечне нет сирот в государственных учреждениях. Да, маленькие народы ценят свои корни, связи. А в России потеряна общность, и это, наверное, самая большая трагедия нашего народа. Что Церковь здесь может сделать? Вернуть народу ощущение единства, сохраняя восприятие каждого человека как уникального. Друг без друга мы не составляем гармонии, благобытие не получится.

И слезинка ребенка – как ржавчина в основании светлого будущего. Надо, чтобы всем было благо, все-таки это Христос так думает, и поэтому нужно восстанавливать какие-то соборные принципы бытия. А русский народ при всем его огромном потенциале, о котором говорил Достоевский, не имеет понимания, что мы друг другу друзья и братья.

Почему?