Вес чернил

– Мне был сон, будто я лежу в могиле. Но тем не менее я видела птиц на крышах домов и тут поняла, что Мэри нужна моя помощь. И я перелетала с крыши на крышу, ища того, кто бы мог помочь моей дочери.

Кэтрин снова тяжело перевела дух.

– Никого не было. Никого… А потом я проснулась.

Тени ночных деревьев казались страшными. В сумраке маска Кэтрин сделалась еще чернее, и Эстер могла вообразить, что же кроется за нею: бархатные глаза отца или изогнутые брови и болезненный взгляд матери. Могла ли Кэтрин знать, как напоминали ее сны видения самой Эстер, которые так часто заставляли ее просыпаться в ужасе? Мать в зеленом платье, голос отца, зовущий ее по имени… Брат в лондонских доках, который все зовет и зовет ее, и звук его голоса отдается настойчивой просьбой.

Тогда Эстер сказала, что призраки и тени должно отсекать холодным лезвием разума. Что сны ничему не учат и ни о чем не предупреждают.

– Эта чепуха лишь сбивают людей с толку и лжет.

На мгновение взгляд Кэтрин оценивающе скользнул по лицу Эстер.

– Наверное, ты правильно считаешь все эти бредни чепухой. Но мне никак не забыть тот сон – очень уж он отличается от всего, что снилось мне последние годы. Мэри нужна компаньонка. Я хочу, чтобы ею стала ты.

Эстер порывисто вздохнула. Глупо, глупо было даже на мгновение предположить, что Кэтрин может предложить ей дружбу. Для да Коста Мендес Эстер была всего лишь служанкой, чтобы решать проблемы Мэри.

– У вашей дочери есть все, что нужно, – упрямо возразила Эстер. – Даже если она и не выйдет замуж, у нее останется наследство и средства к существованию. Я не вижу поводов для жалости.

Эстер редко осмеливалась произнести это слово – даже после смерти родителей и брата. Жалость… ее едва не скрутило от нахлынувшего негодования. Жалость – это костыль, который только ее раввин и может предложить человеку.

Кэтрин отступила на шаг назад, будто защищаясь от слов Эстер.

– Я родила пятерых детей, – сказала она, и ее губы сжались в нитку под маской. – Или тебе это неизвестно? И только Мэри, самая младшая, прожила больше шести лет.

Лицо Эстер осталось бесстрастным.

– Эстер, послушай меня! Я больше не могу быть пастырем для другой души. И даже матерью. Что у меня осталось? Лишь возможность испустить дух. Тебя я не жалею, хотя, быть может, ты действительно заслуживаешь этого.

Кэтрин снова вздохнула и продолжила:

– Во мне больше нет жалости ни к кому. Пропала она, – добавила старуха, словно пытаясь объяснить самой себе этот факт.

– А как же ваш муж? – удивилась Эстер. – Он-то точно должен помочь Мэри!

– Мой муж, – ответила Кэтрин, – вряд ли станет заботиться о Мэри после того, как меня не станет. Он-то и сейчас мало вспоминает о ней, хотя я стараюсь освежать его память. Поэтому мне нужен другой человек. И я не хотела бы доверять заботу о Мэри барышне с перспективами.

– Возможно, вы удивитесь, но у меня есть перспективы, – не удержалась Эстер. – Мне сватают жениха. Но я сказала раввину, что не пойду замуж.

– Вот дура! – в свою очередь выпалила Кэтрин. – Ну и как же ты думаешь жить?

– Я хочу учиться, – негромко ответила Эстер.

Кэтрин чуть слышно крякнула от неожиданности, но спустя мгновение взмахнула тростью и зашагала дальше.

Они медленно взошли на холм. Откуда-то послышался шум борьбы, шорох травы и крик – то ли восторга, то ли испуга. В ночи парк совсем преобразился; стали видны огни от фонарей, которые держали в руках какие-то фигуры у самой ограды, однако этот свет совсем не вселял чувство безопасности, а имена, что фигуры выкрикивали, звучали словно на чужом языке. Эстер шла, примериваясь к шагу Кэтрин, вся отдавшись на волю судьбы.

Кэтрин неожиданно остановилась.

– Я знаю, о чем ты говоришь, – сказала она. – Впрочем, ты все же превзошла мои ожидания. Иногда женщине удается добиться своего и без мужского покровительства. И если ты найдешь способ жить так, как тебе хочется, – тут она пристально посмотрела на Эстер, – пусть это и противно естеству, ты вынесешь на своих плечах скрытые желания многих тысяч женщин. Но учти, что тебя будут проклинать, как самого дьявола.

Ветки над головой и сама маска Кэтрин почти растворились в темноте, доносилось лишь ее натужное дыхание.

– Ищи любую возможность. Любую щель, куда только можно пролезть.

Во тьме слышался шорох ткани – это Кэтрин, опираясь одной рукой на трость, вскинула другую. Щеки Эстер коснулись прохладные, чуть подрагивающие кончики пальцев и тотчас же пропали.

Наконец парк остался позади.

Сидя плечом к плечу с Кэтрин да Коста Мендес, Эстер наблюдала из окна кареты, как город постепенно погружается в мрак ночи. С сиденья напротив на них посматривала с угрюмым любопытством Мэри, переводя взгляд с матери на Эстер.

Ветер, терзавший город днем, наконец стих, и все вокруг погрузилось в сон…

Когда она вошла, раввин сидел у камина, словно не двигался с места после ее поспешного побега. Ривка запалила очаг, и комната была наполнена необычным для столь позднего времени оранжевым светом.

– Господь все ж сохранил тебя, – хрипло произнес старик. – Я ждал тебя и не мог уснуть.