Вес чернил

Она знала когда. Точно помнила – эта метаморфоза произошла с ней весной, четыре года назад, вскоре после того, как она узнала о смерти Дрора. Статью – да что там! – даже не статью, а всего пару абзацев в интернете Хелен нашла, когда ввела имя Дрора в поисковый запрос.

В новостях трехмесячной давности Дрор был назван «бизнесменом», отчего Хелен едва не расхохоталась в голос, прежде чем прочитала дальше.

В сообщении говорилось, что Дрор погиб в автокатастрофе, когда его автомобиль случайно съехал с дороги где-то под Москвой.

Сначала Хелен не поверила новости. Дрор не мог умереть без ее ведома. Она не верила в паранормальные явления, но теперь никак не могла понять, насколько мир опустел без лица Дрора, его тела, рук, взгляда… Но это было так.

В том, что смерть Дрора была не случайна, Хелен даже не сомневалась. Ему явно «помогли» вылететь с трассы, когда он ехал выполнять какое-нибудь задание.

Писали, что тело Дрора было передано русскими в обмен на что-то – но вот на что именно, Хелен никак не могла вспомнить. Последующие несколько недель, просыпаясь среди ночи, она даже не могла понять, кто из них умер. Впадая в неглубокий сон, она видела Дрора то на работе, то в кругу его шумной семьи; видела, как лицо его омрачается печалью при воспоминании о ней, – и желание избавить его от этой печали поднималось в душе ее, как темные воды из глубокого колодца, пока Хелен вновь не просыпалась и, измученная, принималась листать сборник сонетов Шекспира.

И, если перечтешь ты мой сонет,
Ты о руке остывшей не жалей.
Я не хочу туманить нежный цвет
Очей любимых памятью своей[41]

.

Хелен охотно пожертвовала бы своим местом в сердце Дрора – стерла бы все воспоминания о том, что когда-либо существовал такой человек, как она сама, – если бы это облегчило ему жизнь. Но Дрор никогда не забывал о ней. В этом она была уверена.

Той весной она впервые ощутила тяжесть в ступне. Все началось с едва ощутимого прикосновения, легкого, но настойчивого – как будто кто-то, любивший ее сильно и нежно, положил два пальца на подъем правой ступни, как бы говоря: «Ты уверена?»

Хелен приподняла ногу, и невидимые пальцы уступили без сопротивления.

Но скоро тяжесть стала ощущаться все сильнее. Утром, вставая с постели, Хелен чувствовала, что ступня как будто стала тяжелее.

Но, хотя она начала подволакиваться, Хелен усилием воли заставляла себя идти, и недуг уступал.

Врачи, к которым Хелен обращалась, говорили ей: «Радикулопатия», добавляя слово «идиопатическая». Эти термины звучали смешно, пока до нее не дошло: смех смехом, а доктора-то не могут точно определить происхождение болезни. Хелен чувствовала, что медики не могут определить симптомы и не доверяют ей, прикрываясь покровительственной вежливостью, которая, по ее мнению, была еще хуже, чем насмешка.

Только год спустя, когда Хелен стало трудно ходить и она превратилась в бледную копию покойника, но зато научилась скрывать перед коллегами боль и дрожание конечностей, диагноз был наконец поставлен. Хелен выслушала заключение доктора Хэммонда молча, чем вызвала неудовольствие последнего, так как врач нервничал из-за того, что его пациентка не задает вопросов. Ни о чем не спрашивала она и накануне, пропустив рассуждения Хэммонда мимо ушей.

Был полдень пятницы. Хелен сидела за рабочим столом и держала в руках перевод Аарона. Вчерашняя перепалка все еще эхом отдавалась у нее в голове. Она никак не могла понять, как Аарон – а может быть, она сама? – вышел на разговор о Дроре. Все, что Хелен могла восстановить в памяти, – ощущение, будто что-то поднимается изнутри нее и неудержимо выплескивается наружу, потому что она и не хочет это останавливать.

Хелен заставила себя сосредоточиться. Она проверила десяток студенческих работ по раннему Новому времени; ей хотелось поскорее освободить свой разум и рабочий стол, чтобы заняться документами, которые, как она понимала, поглотят все ее оставшиеся силы. По правде говоря, попытка быстро проработать эти рукописи, чтобы отбиться от притязаний Уилтона и его команды, казалась совершенно безнадежной. Аарон Леви, вероятно, объявит о прекращении сотрудничества по электронной почте. Это стиль его поколения, предпочитающего общаться с людьми через безопасный интернет. Или просто не появится в хранилище редких рукописей, оставив очевидное невысказанным. Хелен не могла определенно сказать себе, жалеет ли она, что он ушел. Ясно было одно: его решение станет серьезным ударом по работе Хелен, а возможно, и роковым.

Она раздраженно поднесла лист с переводом ближе к свету.

Слова, что выходят из-под моего пера, – это вся моя жизнь.

Я не породила никакой другой жизни в дни свои, и, думаю, этому не бывать.