Вес чернил

– Ты говоришь так, как будто это невесть какое благодеяние с ее стороны, – проговорила Мэри, сжав крест в ладони и по-прежнему не отрывая взгляда от окна.

– Ривке очень тяжело без посторонней помощи.

– Я занимаюсь воспитанием члена ее семьи, – фыркнула Мэри, – и не нуждаюсь в ее милостях!

С этими словами она взглянула на Эстер и добавила:

– Или чьих-нибудь еще!

Эстер промолчала.

Карета между тем тронулась.

– А если ты считаешь все это таким легкомыслием, то почему тогда тут сидишь?

Улица медленно проплывала мимо. Сама не понимая, хорошо или дурно она поступает, Эстер сказала:

– Из-за твоей матери.

– При чем тут моя мать? – вспыхнула Мэри.

Немного поколебавшись, Эстер все же сказала, смягчив голос, насколько сумела:

– Твоя мать однажды рассказала мне, что видела сон. И она попросила меня присмотреть за тобой.

Лицо Мэри превратилось в застывшую маску:

– Я тебе не верю.

Она заморгала и повернулась к кучеру – худощавому желтолицему молчаливому мужчине:

– Быстрее!

Он причмокнул, и карета, покачиваясь, двинулась вперед по узким улочкам в сторону Вестминстера.

– Если бы моя мать знала, что твоя родилась вне брака, она бы никогда не позволила тебе общаться со мной, – наконец сказала Мэри.

Она впервые напомнила Эстер об этом после того давнего разговора у портнихи. Эстер понимала, что эти слова были произнесены, чтобы задеть ее за живое, но в то же время они несли еще один смысл: Мэри сохранила тайну Эстер и не раскрыла ее даже собственной матери.

– Твоя мать хорошо относилась ко мне, – заметила Эстер, – хотя и знала, что у меня нет никаких перспектив.

– Это так, у тебя точно нет никаких перспектив, – отрезала Мэри.

Эстер снова промолчала.

Мгновение спустя Мэри махнула рукой, словно в немом извинении.

– И все-таки ты можешь выйти замуж, как мне кажется, – сказала она без злобы.

Мысль эта, казалось, придала ей бодрости. Она вся повернулась в сторону Эстер:

– Это очень даже возможно, даже без приданого, понимаешь ли! Ты могла бы просто заботиться о престарелом муже. И даже иметь от него детей, а если он окажется достаточно богат, вы смогли бы нанять слуг, пока ты сама держала бы на себе весь дом. Ты забыла бы все, что было до свадьбы, – чем не жизнь, а? Только представь себе!

Карета покачивалась по булыжной мостовой. Эстер представила себе грядущие «перспективы».

– И как же, – елейным голоском осведомилась Мэри, – мать рассчитывала, что ты будешь за мной присматривать?

– Не знаю, – сказала Эстер.

Обе девушки молча смотрели в окно на проплывавший мимо город. Внезапно Мэри фыркнула:

– Ага, сопровождая меня на непристойные комедии!

Она захохотала каким-то мрачным, нездоровым смехом. Смех этот удручающе подействовал на Эстер, которая услышала в нем голос несчастной женщины, которая готова разрушить собственный дом, лишь бы увидеть, как он рухнет.

Задолго до того, как они вошли в резные двери театра, до них донесся запах пота от собравшейся там публики. Мэри зажала нос белым платком, с трудом нащупала несколько монет и сунула их в грязную ладонь толсторожего привратника, который, принимая деньги, подмигнул девушке.

– За это ты вряд ли увидишь то, на что пришла посмотреть, – ухмыльнулся он, пропуская Мэри.

Та ответила ему ослепительной улыбкой, в которой Эстер заметила беспокойство.

Они немного опоздали – представление было уже в самом разгаре. Толпа напирала, и Эстер, последовав за Мэри, поняла, что та заплатила за места среди самого отребья. Однако времени для сомнений и предположений не было. На передней части сцены выступали канатоходцы: двое мужчин средних лет с сосредоточенными лицами то появлялись из тени, то пропадали снова. В Амстердаме Эстер видела канатоходцев, но те во время представления смеялись и дурачились. Эти же имели на лицах торжественное выражение, отчего выглядели несколько угрожающе; они кувыркались, выделывая плавные фигуры высоко над толпой, словно жрецы немого, но могущественного культа. Сквозь тонкий голос аккомпанирующей флейты и монотонный бой барабана слышался скрип канатов. Тела актеров сворачивались и разворачивались, творя в воздухе мрачный обряд.

Эстер рванулась вперед, стараясь не отстать от Мэри, но та довольно быстро пробиралась меж зелеными зрительными скамейками без спинок, не обращая внимания на попадавшиеся то тут, то там открытые горшки для мочи. Эстер толкали, пихали, но уступали дорогу. Она боялась обернуться, однако, высоко подобрав юбку, следила за действом над сценой. Под ногами хрустели устричные раковины, ноги скользили, попадая в невидимые лужи. На скамейках сидело не так уж много народу – большинство предпочитало забраться на них с ногами или торчать в проходах. Вокруг толпились мужчины – один из них случайно толкнул Эстер, а потом обхватил приятеля за шею и завопил:

– Знаешь, как отличить мужика от бабы? Надо пощупать вот эти булочки, сэ-эр!

Со всех сторон плеснуло хохотом. Эстер, не оглядываясь, бросилась вперед, стараясь не отстать от Мэри, которую она все время окрикивала резким и хриплым шепотом. Она не успела опомниться, как оказалась у самого края сцены.