Вес чернил

С этими словами Эстер потянула Мэри за собой.

Томас стал на пороге и небрежно бросил:

– К счастью для пьесы, мы не использовали в ней ваших выражений. А то впервые в истории театра мы стали бы свидетелями того, как английская пьеса была бы повешена, вздернута на дыбу и четвертована!

Бескос одобрительно фыркнул.

– Если бы вы употребили «наши» выражения, как вы сейчас изволили заметить, – натянуто произнесла Эстер, – то ваша пьеса, возможно, могла бы произвести впечатление на публику вместо того, чтобы отправить их по домам несолоно хлебавши!

Эстер никогда еще не чувствовала такой свободы выражения на чужом для нее языке, да и вряд ли раньше она осмелилась бы разговаривать с англичанином в подобном тоне. Но ей очень хотелось домой, и это желание победило застенчивость, отчего ее язык выговаривал слова безо всяких препятствий.

– И как только ваши зрители поймут, что пьеса – дрянь, – продолжала Эстер с пылающим лицом, – им станет ясно, что они остались без денег, что уплатили деньги впустую, тогда как вы потратите их шиллинги на выпивку, которой хватило бы на то, чтобы спустить на воду целый флот. Комедия – это, конечно, прелестно, но только если вы подаете ее без претензий на что-то большее. Называйте это дело развлечением, но уж никак не философией!

– А она понимает суть нашего с тобой ремесла! – громко рассмеялся Бескос, хлопая Томаса по плечу. – Удачно сказано, нет слов!

Тот демонстративно отряхнулся, а затем играючи шлепнул Беско са по руке.

Эстер тем временем уже вывела Мэри вон, но на улице та с негодованием отпрянула от нее.

– Вот грубиянка, – заявила она Томасу. – Чистое наказание – никто не хочет с ней гулять, кроме меня.

Томас захохотал, и Мэри вся залилась краской. Она протянула вперед руку и с напускной официальностью объявила:

– Мэри да Коста Мендес!

Глянув украдкой на Эстер, она добавила:

– И Эстер Веласкес!

– Но Мэри!!!

Томас все еще заходился от смеха.

– Приятно узнать, как вас зовут. Значит, Мэри… По суровому взгляду вашей компаньонки я понимаю, что вы только что вкусили запретного плода, но от этого только веселее! В имени, понимаете ли, кроется истина. А мне не терпится узнать о вас всю правду.

– Не судите строго нашего товарища, – рассмеялся в свою очередь Бескос. – Он любит порассуждать об истине и философии. А еще два раза в неделю он непременно напоминает о том, как во время гражданской войны отец отправил его на учебу в Оксфорд. Правда, боюсь, что вся его научная деятельность сводилась к изданию брошюрок о том, как парламентарии женятся на своих лошадях!

– Бескос, ты все же разговариваешь с дамами! – воскликнул молчавший до сих пор Джон.

– Да, Бескос, он прав, – заметил Томас, угодливо кланяясь Мэри и не обращая никакого внимания на Эстер. – Вы уж простите нас великодушно. Театр – это такое заведение, понимаете ли, где совсем забываешь о себе.

Эстер еще раз взглянула на Джона. У него было красивое, словно вылепленное лицо и розоватые щеки. С него не сходило несколько настороженное выражение, словно все его внимание сосредоточивалось на происходящем. Заметив, что за ним наблюдают, Джон серьезно посмотрел на девушку и вдруг улыбнулся, отчего на мгновение стал похож на мальчишку.

– Леди Мэри, – сказал Томас, – вы не бойтесь нашего Джона. Если он и рассуждает о чем-то, то не настаивает на своих выводах, хотя и выглядит этаким неприступным судьей. Впрочем, нам не пристало смеяться над этой профессией, ибо его отец как раз исполняет эту должность. Однако каждому плутишке, вроде меня, нужно зеркало, и Джон прекрасно справляется со своей задачей. Не правда ли, Джон? – бросил Томас через плечо.

Тот снисходительно усмехнулся, но Том ас не отставал:

– А что бы сказал отец относительно твоего выбора друзей?

– Моего отца здесь нет, – осторожно ответил Джон. – Но если бы он был здесь, то, прежде чем выносить приговор, сначала постарался бы собрать все необходимые доказательства и свидетельства.

– А ты собрал доказательства, чтобы судить нас? – рассмеялся Томас, провожая Мэри вдоль стены по переулку. Мэри случайно задела широким рукавом своего платья глиняный горшок с землей, тот покачнулся и едва не рухнул на тротуар, но Джон быстрым и ловким движением подхватил его и поставил на место. Затем он взглянул на Томаса, и хотя слова его прозвучали мягко, но в улыбке появилась жесткость:

– Судьей является мой отец, а я всего лишь его сын.

Бескос окинул взглядом обоих друзей и произнес:

– И все же любой судья или просто разумный человек сказал бы, что вы совершаете глупость, называя еврейку дамой.

Говоря это, он неотрывно смотрел на Эстер, которая почувствовала себя неловко под его холодным взглядом. Она не выдержала и отвела глаза, и только тогда Бескос слегка улыбнулся.