Вес чернил

– Ты просто не в духе, друг мой, – сказал Томас, громко рассмеявшись, как бы желая показать, что они не ссорятся. – Ты непременно увидишь, что у нас самая естественная любовь.

Он прижал Мэри к себе, однако не взглянул на нее.

– А когда у тебя будет хорошее настроение, приводи сюда свою невесту, чтобы и она могла выпить с нами.

При упоминании о своей возлюбленной Бескос замедлил шаги:

– Она слишком хороша для тебя.

Но тут к нему вернулось его чувство юмора, и он добавил:

– Но я приведу ее. Чтобы она смогла полюбоваться на скверную компанию, которой я довольствовался до того, как обрел ее.

Он повернулся к остальным и с непроницаемым взглядом поклонился:

– Прошу меня извинить.

– А, вот мой друг опять стал самим собой, – засмеялся Томас. – Тогда и черт с тобой.

Он вместе с Бескосом направился к дверям, и Эстер встревожило явное облегчение, появившееся на лице Томаса.

В ее жизни встречались люди, которые обладали такой внутренней силой и уверенностью, что придавали смелости всем, кто был рядом, – к добру или к худу. Таким был ее брат, таким был Мануэль Га-Леви. И Бескос тоже был таким.

Но что бы ни говорил Томас, она видела, что он выбрал Бескоса в качестве своего светила, чтобы вращаться вокруг него. И то, что могло бы показаться глазу движущимся по прямой линии, на самом деле совершало полет по сильно вытянутой орбите вокруг более массивного тела, каждую секунду измеряя расстояние до объекта своего восхищения.

Мэри не могла понять этого. Она поверила бы лишь прямому доказательству чувств: например, поцелуям Томаса. Тому, что Томас дергает петли ее лифа, пока не добьется своего. Значит, он любит ее превыше всего и сделает все, чтобы защитить.

Джон, в свою очередь, тоже следил за реакцией Мэри. Его тоже, как и Эстер, терзало беспокойство, словно он умел читать то, что не видно невооруженным глазом.

– Значит, в следующее воскресенье? – спросил Томас, оборачиваясь через плечо на Мэри, сидевшую на диване. – Не бойся, наш вспыльчивый Бескос не поедет, он будет занят другими делами.

С этими словами он хлопнул Бескоса по плечу, но как-то осторожно – и это не ускользнуло от взгляда Эстер.

– А когда ты снова его увидишь, он уже будет в хорошем настроении.

Мэри, помедлив, кивнула.

– А ты составишь компанию нашей компаньонке? – обратился Томас к Джону.

Эстер вопросительно взглянула на Джона. Она не слышала, о чем до этого болтала Мэри.

Джон улыбнулся.

– Если она согласится.

И прошептал:

– Едем на реку.

Эстер почувствовала, что краснеет.

– О! – вскричала Мэри. – Конечно же согласится!

Эстер поправила поднос со сластями.

– Да вы только поглядите, какие они стеснительные! – пропел Томас.

Под взрыв смеха Эстер закрыла глаза. Ей было слышно, как Мэри шумно целует Томаса в губы, его довольное мычание и осторожные наставления Мэри.

Дождь почти прекратился; снаружи доносилось шарканье сапог по мокрому камню и тихий шелест капель из водосточной трубы.

Джон не последовал за своими товарищами.

– Простите Бескоса за резкие слова, – сказал Джон. – Я вразумлю его.

Его щеки тоже покраснели, как и у Эстер.

– Я думаю, он обижен на других людей, но сегодня обратил свою злобу на евреев.

– Но важно не то, на что человек злится, – сказала Эстер, – а то, на кого он обращает свой гнев.

Джон помолчал. Затем кивнул, словно приняв какое-то решение.

– Тогда в следующее воскресенье.

Он поклонился, поцеловал руку, а потом слегка коснулся губами ее губ, как это обычно делают англичане, прощаясь с женщиной, которую считают равной себе.

Мэри закрыла за ним дверь. Эстер стала прибираться.

– Может, теперь, – весело сказала Мэри, – ты не будешь чувствовать себя такой одинокой.

Эстер понимала, что ей следует еще раз попытаться переубедить Мэри. Том а с мог принести в ее дом беду, и добродетель Мэри превратилась бы во флюгер, который поворачивается, повинуясь всякому порыву ветра, если, конечно, этого уже не случилось. Если же Мэри думала, что ей удалось одурачить прислугу присутствием такой компаньонки, как Эстер, то она жестоко ошибалась на сей счет.

Ну вот как тут говорить о каком-то разуме, когда он ускользает от самой Эстер?

– Одиночество… – начала было Эстер по-португальски, но замолчала. Она не понимала, как выразить словами то тепло, что переполняло ее, грозя выплеснуться наружу из ее тела. Желание спастись от уготованного ей пути.

– Одиночество, – наконец промолвила она, отчеканивая каждое слово неправды, – меня не беспокоит.

Мэри порывистым движением поправила гобелен на стене.

– Тогда я могу сказать, что завидую тебе… и сочувствую. Завидую, потому что ты никогда не испытаешь боли, которую терпит женщина, имеющая сердце. А жалею из-за того, что с таким презрением к жизни ты никогда не выйдешь замуж.

Эстер не ожидала, что эти слова могут задеть ее.

– Я не презираю жизнь, – тихо сказала она. – Это только…

– Что? – так же тихо спросила Мэри, повернувшись к ней.

– Я не верю, что брак принесет мне то, чего я желаю.

– Отчего же?

На какое-то мгновение Эстер, сама не зная почему, пожелала, чтобы Мэри поняла, что она потеряет, если станет собственностью мужчины.