Вес чернил

Когда наконец пелена перед глазами рассеялась, Эстер не сразу поверила своим глазам. Ривка, прижавшись спиной к печи, шептала псалмы, а к груди у нее был приставлен нож. Лезвие уже проткнуло ткань платья. Лицо у Ривки вытянулось, будто она старалась увидеть в конце длинного туннеля какой-то неведомый горизонт. Губы ее шевелились, произнося слова молитвы, а щеки пылали огнем, как от стыда. Весь вид ее являл зрелище просящего о прощении ребенка. Вскрикнув, Эстер ринулась было к ней, но Ривка без труда оттолкнула ее хилое после болезни тело, и та грохнулась на пол, с трудом переводя дыхание.

«Шфох левави – излей мое сердце, – отрывисто читала Ривка, – аль мнат кедошеха!»

Она закрыла глаза, не переставая шевелить губами, и Эстер вспомнила, как часто Ривка говорила о священном мученичестве и благости смерти, которая оставляет чистоту душе. Видимо, Ривка репетировала свою смерть с тех самых пор, как смерть прокляла ее, оставив жизнь.

Поток молитв вдруг приостановился, словно натолкнувшись на невидимое препятствие. Ривка зажмурилась, пытаясь вновь сосредоточиться и качая головой, – ни дать ни взять торговец, готовый подписать договор, но с оговоркой. И, видно, Ривка не могла от нее отказаться.

Острие ножа дрожало на груди. Но не двигалось дальше. На платье расцвел маленький красный цветок, но не более.

Ривка открыла глаза и осторожно положила нож на плиту, погладив его рукоять, словно он не был виноват в ее трусости. Затем, повернувшись, уперлась ладонями в столешницу, на которой все последнее время месила тесто для хлеба.

Пока Эстер поднималась с пола, Ривка стояла, попирая обсыпанную мукой поверхность стола. Торопливая молитва прекратилась, и теперь она молча оплакивала свое несчастье – она была готова отдать себя на милость мира, пока тот не совершит с нею то, на что она сама не способна.

Эстер чувствовала, как горят руки, как пульс бьет в ушах сигнал тревоги, но слова, что в этот момент всплыли в ее сознании, оказались словами разума: «Жизнь есть высшая нравственность, и она побеждает все». Ее горло пересохло, но губы продолжали беззвучно шептать их.

Потребовалось несколько минут, чтобы сдвинуть Ривку с места. Она наконец повернулась, но движения ее были такими неуклюжими, словно это она, а не Эстер провела много дней на смертном одре. Однако Эстер, положив руку на толстую спину служанки, все же смогла отвести ее в комнату, где недавно сама корчилась от лихорадки. Там она сжала широкую ладонь Ривки и оставила ее стоять у кровати, а сама отворила окно. Какой-то человек силился выломать дверь, сопровождаемый ободряющими криками. Народу заметно прибавилось – угрюмые уродливые мужчины, женщины и даже несколько детей. Одна девушка несла перед собой передник, полный мелких камней.

Вопли на улице сделались громче – ее заметили. Слева от окна в стену ударился камень. Эстер пришлось трижды прокричать, пока ее смогли услышать: «Мы отдаем этот дом вашей церкви!»

Кто-то дико вскрикнул, и тут же народ недоуменно зароптал. Еще один камень щелкнул о кирпич над самым окном.

– Мы отдаем этот дом вашей церкви!

Эстер перевела дух и сосредоточила внимание на девушке с опухшим глазом:

– Мы отдаем все серебро, всю мебель, кирпичи и бревна вашему пастору! Пусть он придет и примет наш дар!

Одноглазая была примерно того же возраста, что и Эстер, и когда-то была даже весьма хорошенькой. Каштановые, правда, теперь изрядно потускневшие волосы все еще обрамляли ее продолговатое лицо, искаженное гневом. Но стоило Эстер заговорить, женщина мгновенно умолкла. Затем она повернулась к галдящим теткам, что стояли рядом, и сделала знак, чтоб те умолкли. Когда Эстер повторила свое предложение, одна из теток положила руку на плечо оказавшегося рядом джентльмена и приказала:

– К пастору!

Мужчины, сомневаясь, стали переглядываться.

Глухие звуки от ударов по двери все еще продолжались, но толпа уже не так радостно реагировала на бравого молодца.

– Это дьявольская уловка! – послышался резкий голос Бескоса.

Однако голос Эстер, хоть и тонкий, перекрыл его.

– Мы доверяем вашей церкви, а не его! – крикнула она, указывая на Бескоса дрожащей рукой. – Пусть служитель вашей церкви примет это богатство, чтобы отмолить наши грехи! Но мы отдадим все хозяйство, все, что в нем есть, ему, и только ему! А вот этот человек, Эстебан Бескос, хочет все забрать себе. Так не позвольте же ему отобрать это богатство у вашей церкви!

Ривка, стоявшая рядом, судорожно вздохнула, как будто только сейчас пробудилась от сна. Она смотрела так, словно Эстер оказалась самой гнусной из всех предательниц. Но тут же опустила глаза, видимо подумав то же самое и о себе.

Тем временем под окнами одноглазая женщина орала на бритого верзилу:

– Так тогда ступай в церковь и найди его!

После некоторого замешательства бульдогообразный человек кивнул и удалился.

– Все равно это обман, – не унимался Бескос, зловеще улыбаясь.

Рукой он указал на дом да Коста Мендес, как бы приглашая всех собравшихся на веселый пир. Но женщина с опухшим глазом перебила его:

– Подождем, что скажет пастор, ладно?