Вес чернил

Лодочник греб, сгорбив спину. Здоровая рука его сжимала весло, а обрубок другой был просто примотан ремнем к деревянной ручке. Его голубые глаза над изодранным конусом с травами, который он носил, опасаясь чумы, то и дело останавливались на женщинах. Лодочник ни о чем не спрашивал и не отвечал на их вопросы, интересуясь только монетами, половину из которых Эстер отдала ему сразу, а другую обещала по прибытии на место.

Они плыли одни. Река была совершенно пуста. Судоходство почти совсем прекратилось по сравнению с тем, что тут было каких-то четыре месяца назад. Эстер усилием воли заставила себя не думать.

Лодочник здоровой рукой сунул деньги в карман, предупредив, что если их окликнут и потребуют документы, то он тотчас же высадит обеих на берег, а сам скроется. Он настоял на том, чтобы отложить отплытие до захода солнца. Однако их никто не остановил – лишь несколько одиноких гребцов тихо перекликнулись, когда их лодка проходила мимо. Казалось, Лондон превратился в решето после смерти или бегства тех, кто должен был поддерживать порядок, – собак осталось слишком мало, чтобы удержать всех овец в загоне.

Река извивалась впереди, широкая, бесстрастная, текущая непонятно куда и зачем. Ривка сидела на корме, неотрывно смотря на след, оставшийся на воде. После церкви они почти не разговаривали. Когда смолкло нестройное пение и церковь принялась трясти мошну наиболее состоятельных прихожан, Эстер и Ривка, не сговариваясь, направились прямиком к реке, разумно положив бежать, пока пастор не вспомнил про новообращенных. В церковь их несли почти всей толпой, но стоило выйти в город, как тот сразу опустел. Если когда-то Лондон и был городом тысячи глаз, то теперь их огни погасли, и две женщины могли проходить улицу за улицей, не встречая никого, кроме сотен закрытых оконных глазниц, не слыша ни окликов, ни насмешек.

– Сюда, – негромко сказала Эстер, направляясь по узкой тропинке. – Здесь!

Она шла, повинуясь интуиции, время от времени останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух, а затем снова вела – сюда! сюда! – к тем местам, где когда-то искала тело своего брата.

На причале чувствовался резкий запах реки. Здесь некогда под ногами грузчиков дрожали доски настила, а теперь стояла тишина. Вниз, скорее вниз, следуя по затененной стороне, – Ривка семенила за ней, как ребенок. Недолгая остановка у полусгнившей сваи; и вот Эстер нырнула под пирс и едва не упала на дремавшего лодочника, который, наверное, спросонья принял ее за бледного ангела-мстителя с серебряными монетами в вытянутой руке.

Даже в этот час хорошо было видно зеленые берега. Обилие смерти в городе здесь, казалось, не коснулось ни единой травинки. Эстер молча провожала глазами береговую линию. Подул легкий ветерок. И одна лишь мысль, как удар курантов: если кто-нибудь ей спел бы сейчас песню, она бы разрыдалась.

Ривка беспокойно ворочалась на своей скамье. Что-то явно мешало ей сесть как следует. Вздернув подбородок, она осторожно отвернулась от лодочника и сначала долго возилась с застежками плаща, а потом и платья. Сначала Эстер подумала, что Ривка хочет сбросить с себя одежду и броситься в воду, приняв смерть, которую так долго откладывала. Но то, что она затем увидела, поразило ее как громом, и она не могла даже двинуться с места. С заметным усилием и облегчением Ривка из-под корсажа вытащила толстую пачку бумаг. Десятки, сотни страниц – они все приняли форму ее тела. Эстер продолжала бестолково пялить глаза.

На внутренней странице по верхнему краю виднелось небольшое темное пятно. Кровь от ножа, проткнувшего кожу.

Ривка протянула свиток Эстер. Та не узнала своей руки, скользнувшей к бумагам. Оказывается, Ривка спасла их, все до единой, все, что Эстер оставила под матрасом в доме да Коста Мендес. Только сейчас Эстер догадалась посмотреть на корму, где лежала целая стопка книг – малая часть библиотеки раввина, но тем не менее это гораздо больше, чем, как ей казалось, можно было унести.

Мимо них проплывала зеленая, живая сельская местность. Какое-то время Эстер внимательно рассматривала берег.

– Но почему? – вырвалось у нее.

Ривка отвернулась и пожала плечами.

В ночной тишине слышался мягкий, глуховатый стук весел в уключинах и плеск воды. Лодочник опустил свой чумной наносник, закрыл глаза, нагнул голову и энергично заработал руками, чтобы поскорее добраться до места назначения.

Внезапно Ривка обернулась, жадно сверкнув глазами:

– Я хотела, чтобы он был со мной там. В церкви. Бог близок к сокрушенным сердцам, – повторила она слова раввина, и его голос тихо закончил в памяти Эстер: «К тем, кто вопиет в тоске».

– Я не смогла унести все книги, – сказала Ривка, – и то, что осталось, мне пришлось спрятать. Я распихала их за двери и под кроватью. Наверно, их перепортят грабители, но его слова здесь с нами, в безопасности.

Ривка указала на бумаги в руках Эстер и неуверенно добавила:

– Я, скорее всего, так никогда и не пойму, почему ты не соглашалась с ним, но если эти письма были настолько уж важными, чтобы ты осмелилась обмануть такого человека, а он позволил тебе это…