Вес чернил

И тем не менее в Ричмонде старик руководил подготовкой к свадьбе, и с таким рвением, что подчинил своей воле всех. Он потребовал, чтобы невеста была непременно в шелковом платье, и все утро следил за швеей, которая занималась его подгонкой, как будто каждый укол иглы, каждый стежок на ткани должны были после такой долгой и несправедливой задержки собрать воедино то, что разорвалось.

Они встретились впервые лицом к лицу в большом атриуме дома под хупой, сделанной из молитвенной накидки Бенджамина Га-Леви. Свадебный балдахин поддерживали сам Га-Леви, его камердинер и еще двое слуг с конюшни. Был приглашен и судья, который большую часть церемонии беспокойно поглядывал в окно, разглядывая клубящийся над Лондоном дым. Церемония проходила на иврите. Бенджамину Га-Леви удалось раскопать какого-то древнего, старше его самого, ученого еврея-итальянца, причем поиски велись в страшной спешке, ибо известие о возвращении Альваро запоздало. Письмо с датой пришло всего за несколько часов до появления сына, совсем не похожего на прежнего себя: гибкого молодого мужчины с непокорными темными кудрями, обветренным лицом, со шрамом на подбородке, загорелым лбом и печальными морщинками в уголках глаз.

Над унылым горизонтом стояло зарево. Дым доходил и сюда, он клубился среди замшелых деревьев и проникал сквозь закрытые окна, отчего в доме стоял запах пожара. Каждая щель, каждое окно, открытое хоть на секунду, впускали в помещения летящие хлопья пепла, так что белое платье Эстер к тому моменту, когда она семь раз обошла вокруг Альваро Га-Леви и стала рядом с ним под хупу, сделалось совершенно серым. Ее прическа тоже вся покрылась пеплом, но смешно ей стало не от этого: на голове у Альваро выросла целая шапка, отчего его лицо приобрело странную серьезность. Глядя на его пепельно-серые кудри, нетрудно было вообразить его эдаким престарелым хозяином поместья с верной женой рядом. Вот уж анекдот! Эстер чувствовала, что внутри нее раздувается какой-то пузырь, сначала в груди, а потом и в горле. Сначала она боролась, стараясь подавить смех. Альваро посмотрел на нее из-под балдахина с неуместной виноватой торжественностью и, неожиданно для себя, прыснул. Их едва сдерживаемый смех дважды прерывал чтение старого еврея, причем Бенджамин Га-Леви закрыл глаза, словно от боли, и не открывал их, пока церемония не закончилась.

Наконец старый еврей-итальянец закрыл молитвенник и неодобрительно кашлянул в спертом воздухе. Судья еще раз посмотрел в окно, нетерпеливо обмакнул перо в чернильницу и велел Бенджамину Га-Леви сообщить ему имена новобрачных. Стоявшая до этого в тени Ривка, смотревшая на все действо, словно перед ней выступал бродячий цирк, вдруг вздрогнула. Быстрым жестом она указала Эстер на ее новоиспеченного тестя. Та, взглянув на сияющего от смеха поседевшего Альваро, придала своему лицу подобающее выражение и шагнула к Бенджамину Га-Леви. Поколебавшись долю мгновения, она быстро сухими губами поцеловала его в иссохшую щеку, отчего тот опешил, но тут же благодарно посмотрел на невестку.

Тут же Эстер заглянула в реестр, куда судья должен был вписать их имена, и вместо Альваро увидела другое имя: Мануэль Га-Леви.

Бенджамин поймал ее взгляд и посмотрел ей в глаза, ища признаки бунта, но безуспешно. Эстер увидела, что его внутренний огонь погас со смертью старшего сына и что он и сам уже угасает.

– Так должно было быть, – едва слышно прошептал он, и Эстер стало почти жаль старика.

Повернувшись так, чтобы Альваро не увидел страницу с именем брата, она шагнула к нему. Он снова нерешительно улыбнулся. Проведенные в море годы избавили его от обычной неуклюжести, но мальчишеский робкий взгляд и детский румянец на бритых щеках остались. Рядом с ним Эстер чувствовала себя древней старухой.

Должно быть, эта мысль отразилась у нее на лице, так как Альваро вопросительно наклонил голову.

– Ты не жалеешь о нашем соглашении? – спросил он.

Эстер отрицательно мотнула головой.

– Это он? – прошептал Альваро, показывая на отца.

Тень пережитых страданий исказила его лицо. Альваро даже не пытался это скрыть. Но Эстер видела, что в нем появилось нечто новое, приобретенное за годы изгнания, сложившееся из любопытства и страха перед новой жизнью, выкованное штормовыми ночами, что являли мужественную пустоту моря.

– Однако, – заметил Альваро, – мне кажется, что нам удастся найти с ним общий язык. Если что, я помогу тебе. Но, – немного помолчав, добавил он, – тебя беспокоит другое, это видно.

Что она могла ответить человеку, который говорил то, что видел, не притворяясь, что мир не такой, какой он есть? Эстер не могла понять, глуп ли Альваро или мудр; презирает ли она его за простодушие или восхищается им; остался ли он прежним мальчишкой или превратился в иного человека, которого она еще не встречала. Однако Эстер решила для себя, что будет так же правдива с ним, как и он с ней.

– Да, ты, – сказала Эстер.