Вес чернил

В самом деле, кто? Эстер изо всех сил старалась сосредоточиться на его словах.

– Что они могут сделать?

– Не слушать меня, – ее голос дрогнул, – потому что я женщина.

Альваро положил руку ей на плечо и спросил:

– И поэтому ты хочешь, чтобы я сжег твои бумаги, чтобы тебя точно никто не услышал?

Эстер терпеть не могла плакать в его присутствии, но тот, кто превозносил силу ее духа, должен был видеть, кто она на самом деле – жалкая плачущая тварь.

Альваро подождал, когда она успокоится, и сказал:

– Ты говоришь, что достаточно и того, что твои идеи проявятся в трудах других ученых. Но кто же узнает, что это твои идеи? Пусть истина выйдет наружу в свое время.

– Пусть истина обратится в пепел, – покачала головой Эстер.

Альваро постоял перед ней еще немного, а затем опустил руку и кивнул, словно смирившись.

Он снова посмотрел ей в глаза и кивнул еще раз – и Эстер заметила, что в его взгляде что-то мелькнуло. Он нежно пожал ее плечо, и она засомневалась, что он действительно сдался.

Альваро стал перед дверью в спальню и ухватился за косяк, словно собираясь запрыгнуть внутрь.

– Река зовет, – сказал он.

Эстер не сводила с него глаз. Смирился ли он?

– Спасибо, – наконец кивнула она.

Когда его шаги стихли, она села за стол. Перед ней лежала начатая страница.

Ничего, можно закончить потом. Эстер встала и, поколебавшись мгновение, широко распахнула окно, впустив в комнату свежий шум реки. Солнце пекло неожиданно сильно, и она подставила лицо, чтобы ощутить его тепло, резкое, как смех. Перед глазами ее плыла синева. Яркое, непонятное небо, загадка, которую ей никак не удавалось решить.

Глава двадцать девятая

Лондон

6 апреля 2001 года

Она сразу подумала, что последние страницы нужно прочитать в одиночестве. То есть она солгала Аарону. Раскладывая драгоценные листы на столе в пабе, она заметила на одном из них дату – восьмое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Одиннадцатое сивана пять тысяч четыреста пятьдесят первого. Всего за неделю до смерти Эстер. Подпись ее. Но даже в неярком свете паба было заметно, что рука писавшей дрожала.

Позвольте мне начать заново. Возможно, на этот раз я буду откровеннее.

Хелен сунула страницы обратно под обложку. Аарон заинтересовался, но она объяснила, что бумага стала слишком хрупкой. Да, Хелен должна была сказать правду и дать своему коллеге сделать последнее открытие. Но торг с Бриджет измотал ее, тем более что она знала, что сил изучить документы уже не осталось. Даже вместе с Аароном Леви.

Она аккуратно сложила уже прочитанные письма на буфете и принялась раскладывать на кухонном столе последние листы. Страницы шуршали и выгибались, как живые; несколько упало на пол. Хелен с трудом собирала их, сминая бумагу в неловких пальцах. Она понимала, что, отказываясь от помощи, может нанести непоправимый ущерб. Нагибаясь за очередным документом, Хелен вспомнила стих:

Им эшкахе Йерушалаим, эшках йемини.

Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть моя правая рука потеряет силу свою.

Вся ее жизнь была посвящена тому, чтобы помнить. И все же Хелен потерпела неудачу: за многие годы она забыла то, что некогда понимала. То, что поняла Эстер Веласкес. Что желание – единственная достойная истина.

Хелен пришла к концу своей жизни в недоумении и не могла сделать собственное признание. Не лучше ли будет, если за нее скажет Эстер Веласкес?

Разгладив на столе последний лист, Хелен присела. Несмотря на все свои недостатки, напомнила она себе, она была женщиной без иллюзий, готовой встретить реальность лицом к лицу.

Сидя под ровным светом лампы, поставив ноги на перекладину стула, как школьница, она водила нетвердой рукой по строчкам, благоговейно прикасаясь к каждому слову, как будто непросохшие чернила еще могли испачкать ей пальцы.

Хелен читала:

Ричмонд, Суррей

8 июня 1691 года

11 сивана 5451 года