Вес чернил

– Да, вероятно, это сменивший ее писец, – кивнул головой Аарон. – Думаю, к тому моменту она уже перестала заниматься этим делом.

– Нет, – возразила Хелен, несколько резче, чем намеревалась. – Возможно, Алеф уже не работала у раввина, но писать не перестала.

– А вам-то откуда знать? – спросил Аарон, возведя глаза к потолку.

Судя по всему, замечание задело его.

– Вы же видели ссылку на Спинозу?

Хелен попыталась правильно сформулировать мысль: если уж женщина рискнула упомянуть три слова из сочинения запрещенного философа в письме раввина в тысяча шестьсот пятьдесят восьмом году, то она бы не остановилась на этом.

– Нет, Алеф не могла просто перестать писать.

Аарон скептически покосился на Хелен. Да и она сама понимала, что ее рассуждения выглядели нелепыми и даже кое в чем небескорыстными. Помешать Алеф продолжать работу могло множество обстоятельств, и со стороны Хелен было несколько самонадеянно приписывать свои желания девушке семнадцатого века.

– Все, что нам с вами известно, – промолвил Аарон, – так это факт, что женщина некоторое время проработала писцом. И это само по себе удивительно и необычно. Я хочу сказать, – тут он приподнял бровь и посмотрел на Хелен сверху вниз, – что ее упоминание о Спинозе, по вашему мнению, свидетельствует о бунтарском характере этой девушки. Но вполне возможно, что она просто была вынуждена записывать продиктованные ей слова. Или же раввин заметил, что, мол, до него дошли слухи, будто бы Спиноза развивает пантеистическую идею, и надо бы написать возражения на сей счет, так что пометьте для себя, чтобы не забыть. И девушка записала это напоминание на первом листе, что оказался у нее под рукой.

Конечно же, слова Аарона были весьма близки к истине. Пока что… Было что-то в этом молодом человеке, что смущало Хелен, хотя она не рисковала признаться ему в такой мысли. Только теперь она вспомнила, что собиралась избавиться от него после трех дней, проведенных на квартире у Истонов, – пусть даже он и проявил себя высококлассным специалистом, но Хелен спокойно могла бы подобрать себе более сговорчивого помощника. Но почему-то не сделала этого и теперь мучительно пыталась припомнить, по какой причине.

– Американцы, кажется, называют это «нестандартным мышлением», – сказала она.

Вместо ответа Аарон дернул плечом, как бы говоря: «Но не я».

– Мы закрываемся, – раздался голос Патриции.

Без особых церемоний заведующая библиотекой отобрала подложку с рукописью сначала у Хелен, а затем и у Аарона, предоставив им собирать вещи.

В кабинете у Хелен Аарон распечатывал на подрагивавшем принтере сделанные за минувший день переводы, когда кто-то постучался в дверь. Открыв, Хелен увидела перед собой секретаря Джонатана Мартина. Это была весьма миловидная женщина средних лет по имени Пенелопа Бэбкок, с очаровательным взглядом лани.

– Я решила заглянуть к вам, – произнесла Пенелопа, вежливо улыбнувшись идеально накрашенными губами, – сообщить, что Джонатан Мартин собирается предоставить рабочей группе Брайана Уилтона доступ для работы с ричмондскими рукописями.

– Что, простите? – выдавила Хелен, сжав дверную ручку.

– Брайан Уилтон, – повторила секретарь, – теперь допущен к работе с документами из Ричмонда.

Хелен что-то неопределенно промычала.

– Брайан приступит к работе со следующей недели, – добавила Пенелопа, улыбаясь уже во весь рот. – Уверена, что он и его ребята не помешают вам.

Хелен ничего не ответила, и Пенелопа недоуменно вскинула брови.

– Как вам известно, – сказала она, – Брайан – ученик Мартина. А Джонатан всегда любезно предоставляет своим бывшим студентам возможность проявить себя.

Судя по всему, Пенелопа сильно повздорила со своим шефом из-за того, что тот не предупредил Хелен о миссии Брайана Уилтона, и теперь старалась как-то загладить промашку. Вообще, Пенелопа очень внимательно относилась к своей работе, и, как подозревала Хелен, причиной тому были постоянные разговоры сослуживцев о ее отношениях с Джонатаном, и глупо было бы упрекать ее за это.

Однако какими бы мотивами ни руководствовалась Пенелопа, Хелен следовало поблагодарить ее, согласившись с тем, что благоволение шефа к своему бывшему наперснику являлось истинным проявлением рыцарственности. Но Хелен продолжала молчать, будучи не в силах вымолвить хоть слово. Так, ничего не сказав, она затворила дверь перед смазливым лицом Пенелопы.

Прижавшись лбом к двери, Хелен почувствовала, как от осознания совершившегося предательства ее пробрала дрожь. Ощущение было такое, словно с плеч соскользнуло что-то теплое, согревающее, поддерживающее жизнь. На мгновение ей вспомнилось, как она стояла перед лестницей в доме Истонов, как перед нею открылся тайник, наполненный приглушенными голосами, которые были заточены в ловушке некогда роскошного дома.