Вес чернил

– Наша база невелика, – продолжал Дрор, – но именно от нас зависит безопасность этих территорий. Если вы продержитесь здесь полгода, то поймете, что я имею в виду. Но если вы думаете, что приехали сюда отдохнуть, – лучше сразу езжайте домой. Там, откуда вы родом, люди обращают внимание на ранг и престиж. Здесь же вам могут поручить такую работу, которая может показаться вам ниже вашего достоинства. Если так, то уходите сейчас. Но ведь кто-то должен чистить гальюны? Кто-то должен стирать? У вас на родине уже забыли, что один человек способен менять мир. Но здесь все, что бы вы ни делали, имеет огромное значение. Каждая вещь, всякая работа – это творение.

В этот момент перед строем вышел член кибуца, который привез их на базу:

– Я сегодня вернусь в кибуц, но вы не переживайте, – сказал он по-английски. – Мы сделаем все, чтобы обещанные вам образовательные программы, выезды и все остальное, что обещал волонтерский комитет, было реализовано. А Дрор, как бы мрачно сейчас он ни смотрел на вас, позволит мне уговорить его освободить вас от дежурств.

С этими словами он хлопнул офицера по плечу и добавил:

– Дружище, ты тоже сможешь поучаствовать в наших мероприятиях. Будешь нас охранять. Заодно отдохнешь от службы.

В ответ Дрор нахмурился, покачал головой – и вдруг широко улыбнулся. Он взмахнул рукой, словно собираясь свернуть тому шею, но этот жест оказался братским объятием. И приятели направились в сторону столовой.

Хелен работала на кухне. Она нарезала помидоры и мыла персики, что привезли из северного кибуца. От прикосновений к их пушистым шкуркам ее руки от ладоней и до плеч покрылись мелкой и весьма болезненной сыпью. Во время обхода Дрор обратил внимание на ее жалкие попытки справиться с горой фруктов и позвал:

– Нурит!

Нурит, занимавшаяся готовкой, отставила кастрюлю с вареной свеклой и подтолкнула Хелен к горе огурцов. Она вложила новенькой в руку нож с таким снисходительным выражением, как будто уже убедилась в полной непригодности Хелен к какому-либо созидательному труду.

Дрор задвинул ногой ведро в угол, чтобы об него никто не споткнулся, и, усмехнувшись, произнес:

– Вот он, наш английский цветок!

И вышел из кухни.

Хелен трясущимися руками принялась чистить огурцы, крепко сжав губы от обиды.

Над Хелен на втором ярусе спала Мюриэль. Война застала ее в Румынии совсем девочкой. У Мюриэль была одна особенность: она никогда не раздевалась даже перед солдатами-женщинами, впрочем, о причине этой причуды у нее никто и не спрашивал. На лице девушки всегда было выражение сдержанной оживленности, которое Хелен наблюдала только у жителей Центральной Европы, – пронзительная уверенность в том, что жизнь продолжается, несмотря ни на какие беды.

Когда солдатам стало известно, что Хелен не еврейка, никто никак особенно не отреагировал – некоторые даже одобрительно покивали. И лишь Мюриэль отнеслась к этому негативно. Узнав, что Хелен будет ее соседкой по койке, она громко и недвусмысленно выругалась. Как-то раз она, сидя на верхнем ярусе, пролила воду, залив постель внизу. Потом, остригая волосы, засыпала всю подушку Хелен. Та всю ночь проворочалась, страдая от колючих обрезков – словно Мюриэль мстила ей за то, что та спала девятнадцать лет на кремовых простынях в спальне с кремовыми обоями… или за тот возглас матери Хелен за завтраком: «Это что, все из-за Ноттинг-Хилла[23]?!»

Решение Хелен ехать в Израиль было связано с беспорядками; с хоралом «Блаженны непорочные», исполненным на школьном концерте в богато украшенной часовне, последние ноты которого были заглушены формальными аплодисментами… А потом последовал разрыв с подругой детства, которая обиделась на нее только за то, что Хелен ушла с вечеринки, показавшейся ей скучной; потом Хелен спрятала авиабилет в словарь иврита, уверенная в том, что ее заботливые родители не станут рыться в ее вещах, – да мало ли было причин, которые сподвигли Хелен бежать от омерзительной и непонятной действительности.

По утрам, когда все ждали, пока Мюриэль переоденется в туалетной кабинке, Хелен рассматривала свое бледное отражение в кривом зеркале над раковиной, пытаясь вытравить из него английскую максиму: вежливо аплодировать и всегда быть выше спора.

Прошло несколько недель. Хелен перевели с кухни на полигон для сбора отстрелянных гильз. Затем она кидала камни в кузов медленно ползущего рядом грузовика: нужно было очистить поле, на котором планировалось строительство аэродрома. Она слушала болтовню девушек и с каждым днем все лучше понимала их язык, хотя даже не пыталась встрять в чужой, исполненный радости и надежд разговор.

На полигоне она вместе с другими добровольцами обучалась у Дрора практической стрельбе. Отдача маузеровской винтовки была довольно сильной, но она чувствовала себя неплохим стрелком: все ее пули угодили в грудь и голову ростовой мишени. Дрор одобрительно кивнул, похвалил ее и переключился на остальных.