Вес чернил

Гид оттолкнулся от каменной стены, на которую опирался. В наши дни, сказал он, израильские солдаты приносят воинскую присягу под девизом: «Масада больше не падет».

Простиравшиеся со всех сторон до самого горизонта равнины колыхались в горячем мареве.

– И тем не менее, – негромко произнес Ави, невысокий жилистый американец, поворачиваясь к своим компатриотам, – разве может любящий человек убить того, кого любит?

Гид вскинул голову. Ави понял, что его услышали, покраснел, однако продолжил:

– Я хотел сказать: какой мужчина способен на подобное?

Дрор едва слышно хмыкнул. Он бросил докуренную папиросу, с силой втоптал ее каблуком в пыль и, положив окурок в карман, отвернулся от американца.

Гид какое-то время молчал, а потом вдруг проговорил тихим голосом:

– А вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы дать любимому человеку умереть от рук того, кто его ненавидит?

Американец смолк и стал смотреть на пустыню.

Глянув на часы, проводник мотнул головой в сторону тропы. Без лишних слов группа отправилась в обратный путь, гуськом пробираясь к подножию горы.

Дрор спускался по извилистой дорожке, держась впереди Хелен. Она следовала за ним, стараясь подстроиться под его быстрый темп, хотя ноги ее скользили по крутому склону, а голову нещадно пекло солнце. Ее кто-то дважды позвал по имени из шедших сзади, но она не обернулась. С каждым шагом она убегала от первого века, века мученичества и страданий, и ужасная история соскальзывала с ее разгоряченных плеч, пока земное притяжение увлекало ее вниз. Дрор чувствовал себя на тропе, словно был рожден, чтобы преодолевать каждый ее изгиб. Это было словно его первородное право – спуститься с горы, не свернув себе шею. Хелен понимала, что следовать за ним в таком темпе небезопасно, но все же не замедляла шаг. В конце концов, плевать, если даже сломает себе ногу. Это было бы даже здорово. Ей страстно хотелось слететь с этой горы, пронзить иссушенный, яркий и до невозможности романтичный воздух пустыни и разбиться об эти камни. Тогда Дрору придется наконец остановиться и поговорить с ней.

Земля неслась на нее, подошвы стучали по камням, и плоская равнина приближалась с ужасающей скоростью. Хелен точно не знала, что скажет, когда догонит Дрора, но точно понимала, что должна догнать его.

Он исчез в автобусе.

Хелен остановилась на стоянке, громко дыша в тишине. Ее медленно окутывал жар, словно между ее телом и пустыней стерлась какая-то существенная граница. Когда шаги остальной группы стали слышны на каменистой тропе, она встала с ровно бьющимся сердцем.

На полпути к Эйн-Гед и Хелен поднялась с места и прошла по салону вперед, туда, где гид чертил желтым от никотина пальцем по карте, показывая водителю маршрут. Гид недоуменно обернулся в ее сторону, но Хелен не стала тратить время на церемонии.

– Если в Масаде погибли все евреи, – спросила она, – то откуда вам известно, что именно там произошло?

Проводник постучал ногтем по своей измятой карте и вздохнул. Но если на вершине горы он был торжественен, как патриарх, то сейчас снова стал обычным человеком.

– Это записал историк Иосиф Флавий, – резко ответил он. – А он услышал об осаде и взятии Масады от двух евреек – старой и молодой, которые спрятались в пещере вместе со своими детьми во время резни. Из-за своей трусости они попали в руки римлян и были обращены в рабство.

Автобус вывернул на дрожащий в знойном мареве поворот. Гид покосился на обочину, затянулся сигаретой и задумчиво выдохнул дым прямо в лицо Хелен.

– Они обе были предателями, – сказал он. – Но, по крайней мере, сделали хоть что-то хорошее, сохранив эту историю для потомков.

Кто-то в хвосте автобуса жаловался на заклинившее окно. Кто-то попытался запеть, но другой волонтер сказал, что у него болит голова, и попросил замолчать.

– Почему? – спросила Хелен.

Гид, который было наклонился к водителю, чтобы что-то сказать тому, обернулся:

– Что «почему»?

– Почему вы называете тех женщин предателями?

Краем глаза она заметила, как Дрор, сидевший напротив, метнул в ее сторону взгляд, но не стала поворачиваться к нему.

– Почему желание жить есть проявление трусости? – выпалила она.

Гид устало посмотрел на нее, медленно покачал головой и вернулся к разговору с водителем.

На обратном пути Хелен прошла мимо Дрора, но тот сделал вид, что поглощен созерцанием пейзажа, и даже не взглянул на нее.

В тот вечер Хелен чувствовала себя вконец разочарованной. Впервые ей захотелось бросить все и уехать. Пустыня, говорившая с ней на ее языке, как казалось Хелен, на самом деле говорила чуждым, неизвестным языком шепота и намеков.

Хелен встала с койки. Среди пустынных растений, названий которых она не знала, слышалось дыхание ночи. В свете единственной лампочки, что мерцала у входа в столовую, сверкнули глаза шакала по ту сторону ограды. Хелен отвернулась. Тишина, царившая на базе, сделалась абсолютной. Из дальнего угла столовой появилась мужская фигура в форме. Нерешительным шагом фигура приблизилась к Хелен, и на загипсованной руке тускло отражался свет. Хелен захотелось бежать.