Вес чернил

– Только подумай о том, что могло с тобой случиться.

Голос Дрора звучал словно у взрослого, отчитывающего ребенка, хотя он был всего на пять лет старше Хелен.

– Не понимаю, – сказала она ему тихо, – почему мысль о том, что мне грозит опасность, заставляет тебя смотреть на меня так, как будто ты меня ненавидишь.

Они поехали на автобусе в пустыню. Полуденная жара давила на металлический автобус; она наклонила голову ближе к окну, которое открыла до упора. Когда они преодолели большую часть расстояния до Беэр-Шевы, Дрор поднял руку и положил поверх ее – но это был тяжелый, исполненный долга жест. Через мгновение она убрала руку.

Она думала, что на базе их пути разойдутся, но вместо этого он привел ее в пустую казарму на безлюдной северной стороне, где они проводили украденные часы в последние недели.

Сразу за дверью она остановилась.

– Не прикасайся ко мне, – сказала она, – если это для тебя пытка.

Хелен хотела показаться ироничной, как женщина в кино, но ее голос дрогнул.

Дрор отпустил ее и толкнул тонкую металлическую дверь. Вспышка яркого солнечного света – и дверь с грохотом захлопнулась, оставив Хелен в кромешной темноте.

Выйдя наружу, она увидела, как он, с сигаретой в руке, смотрит в пустынные дали. Дрор не обернулся на ее шаги.

– Я хочу, чтобы ты поняла, – сказал он.

«Конечно», – подумала Хелен. Разглядывая Дрора, она пыталась представить себе, как могли бы выглядеть его мать или сестра: те же темные кудри и черные глаза, но на фоне более мягких черт лица.

– Прости меня, Дрор, – сказала Хелен.

– А, не стоит!

Дрор бросил окурок на землю и растер его подошвой сандалии.

– Когда я целую тебя, я просто мужчина. И я не ношу их всех с собой постоянно. На этой неделе я почти и не думал о своих родных.

Хелен почувствовала в его голосе простое человеческое горе, но ничего не ответила.

Некоторое время они оба молчали. Затем Хелен вдруг услышала собственный голос:

– Тебе одиноко со мной? Потому что я не еврейка?

Дрор ничего не ответил, а когда Хелен заговорила снова, ее голос – к собственному ее же удивлению – зазвучал не нежнопросительно, а обвиняюще:

– То есть ты хочешь сказать, что не можешь мне доверять?

– Это не вопрос доверия. Это… – Дрор помедлил и вздохнул. – Понимаешь ли ты, Хелен, к чему ты прикасаешься, когда дотрагиваешься до меня?

– Да, ты прав. Я не понимаю. Нацисты превратили твой мир в пепел и ужас, и тебе пришлось пройти через все это. И потом ты решил остаться в этом мире? В мире, где никто не может пересечь границ… и… или прикоснуться друг к другу. Да, Дрор?

Он повернулся в ее строну, замер, и его лицо исказилось от ярости.

– Думаешь, я бессердечная?

Дрор медленно втянул воздух ноздрями:

– Да.

Хелен всю трясло, но ее слова звучали твердо, как будто ей ничего не стоило сохранять спокойствие.

– Я не бессердечна. И уж совсем не ожидала, что ты сможешь спутать бессердечие с правдивостью.

Через равнину, что расстилалась за забором из колючей проволоки, брело стадо коз. За козами следовал худощавый мальчик-пастух в белом уборе, держа у бедра палку. Дальше горизонт был пуст.

– Ты права, – отозвался Дрор и посмотрел на нее. – Когда видишь то, что не имеет для тебя никакого смысла, ты об этом говоришь. Продолжай в том же духе, – добавил он, помолчав.

Его красивое лицо смягчилось. Хелен почувствовала, как его горе осторожно пригрелось у нее на руках.

Ей захотелось извиниться, сказать Дрору, что она сморозила глупость, попросить его рассказать ей больше, рассказать ей все, пока она сама не почувствует то же, что и он.

Дрор немного отстранился, а затем слепо потянулся к ее губам.

И когда в ту ночь она вместе с ним скользнула на колючее одеяло, у нее создалось впечатление, будто она низверглась с высоты небес. И Дрор встретил ее там, и прикосновения его были божественны.

Но на той же неделе их тайна престала быть таковой. На скамейке сидели Нурит и ломака Дов с бомбосклада, и оба во все уши внимали американскому добровольцу Ави. Рядом с этой троицей на лавочке примостилась, обхватив туловище руками, Мюриэль, дожидаясь момента, чтобы огласить суровый вердикт.

Хелен со своего места на краю другой скамейки могла слышать лишь одно слово: «Дрор», – и оно звучало как обвинение в предательстве.

На какой-то миг взгляд Мюриэль остановился на Хелен.

Сам Дрор сидел на некотором расстоянии от Хелен, настороженно сжимая в руке нетронутую бутылку с содовой. Он тоже почувствовал перемену в настроении собравшихся. Хелен молча наблюдала, как выражение надежды на его лице сначала как-то потускнело, а потом сменилось гневом.

Ави повернулся к Мюриэль и довольно громко – так, чтобы даже кассирша за стойкой замерла, – произнес:

– Ну, это еще не значит, что добровольцы-неевреи приносят нам пользу.

Дрор постучал ногтями по своей бутылке. Затем еще раз. Потом встал и обратился к Ави и двум десяткам солдат, которые повернули к нему свои лица, исполненные страха и доверия, как будто к старшему брату.