Вес чернил

Дрор сел рядом так тихо, что она даже не заметила.

– Мне нужно, чтобы ты понимала, – сказал он.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

Он прикрыл глаза.

Хелен села напротив него, подтянув одеяло почти до шеи. Тут она впервые задумалась, не втягивает ли своими чувствами Дрора во что-то неправильное. Мягкость ее груди, тепло ее кожи могли обмануть его, ввести в заблуждение, исказить его видение мира, в котором необходима твердость.

Отбросив эту мысль, Хелен потянулась к нему и позволила сомнениям покинуть ее. «Вот так, так и так, – думала она, прикасаясь к его телу. – Иди же ко мне, иди…»

Следующим вечером они, взявшись за руки, проделали казавшийся бесконечным путь от столовой до комнаты Дрора. Это была первая ночь, проведенная в его жилище. Входя в здание офицерского корпуса, они не прятались от посторонних взглядов. Их любовь той ночью была медленной, неторопливой, как признание. Хелен долго не могла заснуть, глядя на черное небо над пустыней, где звезды сливались в бесконечность. Дрор тоже не спал, и его темные глаза поблескивали в темноте.

На той неделе на полигоне она бросала гильзы в мешок, слушая под палящим солнцем приглушенное позвякивание металла. Пот стекал по спине и груди, а перед глазами тянулась линия горизонта. От него невозможно было уйти, спрятаться. Не было никакого смягчения, затуманивания действительности. Вот почему она оказалась здесь, вот зачем ей надо было покинуть Англию. Ей нужно было оказаться в том месте, где никакая, даже вежливая ложь невозможна. И вот награда за это – то, чего она так жаждала, – любовь. Синоним честности. Разве Дрор не изложил ей самые суровые истины? Отстрелянные гильзы выскальзывали у нее из пальцев, а в ее воображении вставал образ на фоне голой пустыни: несгибаемый человек с горячим сердцем. Она дала ему обещание, и теперь оно было вшито в ее тело, словно сухожилие: я никогда не солгу тебе.

В конце недели Дрор отдал ей запыленную книгу.

– В этом нет необходимости, – сказала Хелен, отворачиваясь.

Они сидели в его комнате. Их выходные снова совпали – так думала Хелен, пока Мюриэль не ляпнула со своей койки, что, мол, Дрор Всемогущий повелевает временем своих добровольцев для его собственного удовольствия. Несмотря на явный намек, никто из девушек ничего не сказал в ответ. Солдаты, за исключением Мюриэль, никак не комментировали сложившуюся на базе ситуацию и, проходя мимо Хелен, делали вид, что ее просто нет. А если их взгляды пересекались, то выражение глаз было абсолютно нейтральным. Казалось, все ждали какого-то сигнала, который возвестил бы о разрешении кризиса.

И вот теперь в комнате одетый в штатское Дрор протягивал ей книгу:

– Я нашел ее в Беэр-Шеве, – объяснил он. – Я пытался объяснить тебе по-своему, но… – Он глубоко вздохнул. – Ты говорила, что любишь читать. Вот, может быть, так ты поймешь…

Хелен прочитала название. «История еврейского народа». Она нарочно громко рассмеялась, чтобы показать, что ей непонятен его серьезный настрой. Но когда она подняла голову, то увидела перед собой суровое лицо, на мгновение напомнившее ей лицо офицера, который инструктировал их по прибытии на базу.

То гд а она подняла руку и отсалютовала ему.

Но Дрор не засмеялся.

– Это очень важно, – сказал он. – Ты должна знать, на что идешь.

Книгу до нее явно уже читали: обложка была сильно потерта, буквы в названии выцвели.

– Дрор, но ты же понимаешь, насколько все это абсурдно?

Он ничего не ответил.

– Ты хочешь, чтобы я ознакомилась с еврейской историей, чтобы решить, любить тебя или нет? Да я и так уже все прекрасно знаю об этом.

Дрор продолжал хранить молчание. И Хелен понимала, что ей придется произнести эти слова.

На мгновение ей казалось, что он вот-вот опустится на край кровати и заговорит с ней. Но Дрор стоял, и на лице его был изображено напряжение, которого Хелен решительно не понимала.

– Ты не знаешь, что делаешь, – сказал он.

– Нет. Ты ошибаешься, Дрор, и ты сам это прекрасно понимаешь, – крикнула она сорвавшимся голосом. – Ты разговариваешь со мной, как оратор на трибуне.

Она указала на книгу.

– И какое это имеет отношение к нашей любви? Это просто страх. Ты боишься, – она указала на Дрора, потом на себя, – боишься этого.

Произнося эти слова, Хелен задавалась вопросом: кого, собственно, она обвиняет – себя или его? Разве она сама не испытала едва заметного облегчения, когда чувство, которое она не знала, как сдержать, тогда, в Яффе, было подавлено прорвавшимся гневом Дрора?

Но вдруг его лицо перекосила гримаса, и стало ясно, что слова попали в цель.

– Хелен, – спросил он, – как ты думаешь, что такого могло бы случиться в жизни, что испугало бы меня сейчас?

Ничто не нарушало царившую в казармах тишину.

– Пожалуйста, скажи…

Он принес ей ужин в комнату и поставил поднос рядом, а Хелен сидела на его койке в своем тонком сарафане и читала. Дрор аккуратно разложил салфетку, приготовил прибор, а потом тихонечко удалился. При других обстоятельствах такая забота могла бы показаться деланой или смешной, но в тот момент Хелен было не до шуток.