Вес чернил

– Неевреи находятся здесь по своему выбору, – заявил Дрор. – Вот мы все время говорим о героизме. А кто бы из вас вот просто так решил бы изменить свою судьбу и отказаться от личной безопасности?

Никто ему не ответил, но на лицах собравшихся все еще сохранялось осуждающее выражение.

Дрор повернулся и вышел из столовой.

Хелен не вставала со своего места, пока все не вышли. Никто ничего не сказал ей, хотя пару быстрых взглядов, брошенных в ее сторону, она все же заметила. Даже ей доводы Дрора показались довольно-таки слабыми. Еврейские добровольцы ведь на самом деле отказались от комфорта и спокойной жизни – взять тех же Уолтера из Канады и Марию из Италии или американца Ави, фамилия которого была Эйб; других его соотечественников; Дэвида, родившегося в Лондоне… Все эти ребята покинули свои насиженные места, где могли бы вполне комфортно существовать, – но все они решили остаться в этой пустыне. Для них волонтерская работа была способом начать новую жизнь в качестве граждан Израиля. И они бросились в это пекло очертя голову, ибо каждый должен был принять участие в грядущей драме, так как война была неизбежна. Как однажды мрачно высказался Ави, он приехал сюда только лишь потому, что личная безопасность для него не имела никакого значения после того, как он узнал, насколько легко и безнаказанно можно убивать евреев. И здесь их цели расходились с намерениями Хелен, для которой вся эта авантюра являлась ее личным бунтом, попыткой начать новую, взрослую жизнь.

До того, как все началось, прошла неделя. До того, как она проснулась от голоса Дрора, который в жаркой темноте барака с неуклюжей тщательностью зачем-то застегивал пуговицы на ее гимнастерке. Неделя притворного отворачивания глаз даже тех девушек, с кем она была дружна. Однажды Хелен разлила воду из ведра на кухонный пол, но Нурит даже ничего не сказала ей – так велико было ее уважение к Дрору. Неделя напряженности, которую Дрор, казалось, вовсе не замечал – при виде Хелен он улыбался, а когда прикасался к ней, то создавалось ощущение, будто он прикасается к величайшей драгоценности. Хелен лежала рядом с ним и видела, как на его шее бьется жилка, и в тот момент ее страх испарился. Вот она наконец там, где можно лежать обнаженной и спокойно смотреть в темные глаза мужчины рядом с нею, и знать, что они поклялись друг другу в истине. Впервые с тех пор, как она почувствовала себя взрослой, Хелен поняла, что ей не страшно жить. Она произнесла вслух: «Я жива», – и два еврейских слова словно выпали из нее, подобно двум камнямблизнецам в тихой пустыне.

Она проснулась от взгляда Дрора. Инстинктивно Хелен подтянула одеяло к груди и села.

– Ты знаешь, сколько нас погибло?

Сперва ей показалось, что она ослышалась.

– Каждый третий.

Дрор говорил тихо, но с таким напором и чувством, что Хелен стало не по себе.

– Каждый третий еврей во всем мире. Там, где я родился, в Польше, погибло девять из десяти.

Хелен ждала, не зная, что сказать. Дрор наблюдал за ней с выражением, которое Хелен никак не могла определить.

– Да. И твоя мать тоже. И Несса… Он сморгнул.

– А ты знаешь, сколько нас погибло здесь в войне за независимость? Когда нас атаковали с пяти фронтов сразу.

– Дрор, – отозвалась Хелен. – Ты говоришь так, словно речь с трибуны произносишь.

Дрор встал, и она заметила, что он уже одет. Он медленно прошелся перед ней, словно следователь на допросе. Затем остановился.

– Я хочу, чтобы ты знала. Знала, во что ввязываешься.

Она хотела было сказать, что тоже пережила войну, но потом ей стало стыдно. Она мало что помнила о блицкриге: рука матери, задергивающая тяжелую занавеску, чтобы отгородить ее от ревущего, стенающего мира снаружи, гладкая ручка чемодана с персональной биркой, котенок, что жил в соседском сарае, женщина, приютившая троих чужих детей… Хелен забыла, как завязывать шнурки на ботинках, и старшая девочка показывала ей, как это делать.

– Хелен, – продолжал Дрор, как бы читая ее мысли, – я говорю о том, что это не просто война, которая начинается и заканчивается. Это не то, что было в Англии. Назови мне страну, и я скажу тебе, когда там люди стали одержимы идеей уничтожения евреев. Знаешь ли ты, что в России нацисты нанимали местных, чтобы те помогали им топить наших, пока не додумались до более эффективных способов? Только в Бабьем Яре тридцать тысяч человек за два дня.

Он помолчал.

– Топили…

– Дрор, остановись, – произнесла она.

– Только попробуй представить себе.

Хелен уставилась на него.

– Я представляю, – продолжал он. – Утопление должно было производиться индивидуально. А ты представляешь, что нужно, чтобы удерживать за волосы женщину, мужчину или ребенка? И не секунду, не мгновение, пока ты не успеешь сообразить, что происходит. Когда человек тонет, он пытается сопротивляться.

Его голос дрогнул.

– И ты должен держать, пока человек не перестанет бороться. Хелен старалась не представлять себе этого, но у нее слабо получалось. Она почувствовала, как у нее сжались сухожилия на шее. Чувствуя надвигающуюся панику, она поднесла ладони к лицу, чтобы отгородиться от ужаса.