Вес чернил

– Эстер учится, – продолжал раввин, – учится по ночам, чтобы днем исполнять свои обязанности писца должным образом. И это свидетельствует о ее преданности моим недостойным усилиям.

Он повернулся к Эстер, и ей показалось, что лицо учителя приобрело невинное выражение, словно у ребенка.

– Я должен извиниться перед тобой, – сказал раввин. – Видишь ли, я оказался несколько легкомыслен и не объяснил тебе, что работать по ночам не следует. Прошу тебя, читай днем. Дело даже не столько в трате свечей, сколько в том, что ночные бдения не способствуют крепости здоровья.

– Вы знали, что она читает по ночам? – хрипло спросила Ривка.

– В моем возрасте уже не до сна, даже если обо мне заботятся как о короле, – едва заметно улыбнулся раввин. – Но я не заслуживаю такой преданности, Ривка. Впрочем, я очень благодарен тебе.

Ривка плотно закрыла глаза и долго так стояла перед учителем. Потом, не сказав ни слова, тихо вышла на кухню.

В то утро раввин занимался с учениками. После занятий он устроился в кресле и как будто задремал. Эстер хотелось поблагодарить его, но она не могла подобрать нужных слов. Поэтому она просто сидела у ног учителя, следя за тем, чтобы в очаге не погас огонь, и время от времени поправляя спадающее с плеч ребе одеяло. Она подливала в чашку воду, хотя раввин почти не пил. Заботы об учителе так поглотили ее, что Эстер совсем забыла о визите Мэри, и когда та постучала в дверь, она, отворяя одной рукой, другой пыталась подтянуть шнуровку платья.

Мэри, напудренная, с аккуратно уложенными черными кудрями, хмуро посмотрела на наряд Эстер.

– Вечно ты в одном и том же! Ну и хорошо – значит, есть повод пойти к портнихе!

Она обернулась в сторону приоткрытой двери и добавила:

– На этой неделе мы с мамой побывали на двух приемах, и теперь тебе понадобится соответствующая одежда, а не эти лохмотья для прислуги.

Эстер задумалась: уж не имела ли Мэри в виду, что здоровье ее матери оставляет желать лучшего? Она открыла было рот, чтобы прямо спросить об этом, но Мэри уже тащила ее в экипаж. «Зачем вообще нужна карета, – подумала Эстер, – если пешком выйдет в два раза быстрее?» Однако Мэри явно предпочитала тряску по булыжникам мостовой скорости перемещения.

Как только Эстер устроилась на сиденье, Мэри пустилась в разглагольствования:

– Ты знаешь, что мне сказала Изабелла Родригес? Представляешь, Пьер Альварес ухаживает за Ребеккой Нонес!

Мэри уселась, по обыкновению, спереди и с любопытством уставилась в окно.

– А знаешь вот еще что? – тарахтела она. – Этот Пьер надел на свидание до того надушенные перчатки, что Ребекка постоянно чихала. А платка-то у нее не оказалось, и ей, чтобы не осрамиться, пришлось утираться подаренным красным цветком, от которого на носу осталось красное пятно! А поскольку ее недолюбливают за скверный характер, то никто, даже ее кавалер Пьер, не сказал ей об этом. Что, неужели не слышала?

Поскольку у Мэри была привычка заканчивать каждое высказывание вопросом, превращая свои монологи в некое подобие беседы, Эстер решила промолчать.

Вдруг, издав радостное восклицание, Мэри застучала в спину кучеру, чтобы тот остановил экипаж. Затем, высунувшись в окно, она окликнула двух девушек и позвала их к себе в карету. Девушки были знакомы Эстер – она видела их в синагоге. Одеты они были хорошо, хотя и не с таким шиком, как Мэри. Девицы нырнули в салон, окинули удивленным взглядом Эстер и расселись по обе стороны от Мэри, изобразив на лицах напряженное внимание.

Карета тронулась, и круглолицая, с красивыми пышными каштановыми кудрями барышня по имени Эмили принялась расхваливать платье и прическу Мэри, причем с таким жаром, что та даже несколько смутилась. Затем Эмили, полностью оборотившись к Мэри, отчего та невольно сморгнула, вопросила:

– Ты что, отказала Джозефу Левиту? Говорят, что к вам пожаловала вся его семья сватать тебя!

Мэри, успевшая оправиться от неуемных комплиментов подруги, небрежно усмехнулась:

– Да ну его, сморчка!

Обе приятельницы недоверчиво вздернули брови. Семья Левит уже несколько недель как поселилась в Лондоне, и Эстер, видевшая Джозефа в синагоге, могла сказать, что он весьма недурен собой.

– Или это из-за того, что он венецианец? – спросила вторая приятельница, которая выглядела несколько изможденной по сравнению со своей товаркой. – Мой отец не стал бы возражать, если бы я вышла за венецианца. А твоему-то что не понравилось?

– Наверное, он показался ему недостаточно хорош, – хмыкнула Мэри.

Она говорила игриво, но в голосе чувствовались мрачноватые нотки. Если верить рассказу Ривки о разговорах в синагоге, то семья Левит оказалась не столь богатой, как рассчитывали да Коста Мендес. И что там ни думала себе Кэтрин, отец Мэри отмел притязания Джозефа на руку его дочери.

– Ну а кто тогда тебе пара, если не Левит? – глядя в глаза Мэри, осведомилась Эмили.

Какое-то время в карете царило молчание.

– Что, кузен Марии Оливеры? Ребекка Кансио видела, как ты беседовала с ним и его сестрицей, когда те прошлый раз были в Лондоне.