Вес чернил

– Она советовала мне, – наконец ответила Эстер, – не быть дурой.

Движения Мэри замедлились.

– А моя мать считает меня дурой, – сказала она. – Но я-то знаю, что это не так.

Гребень снова прошелся по волосам Эстер, но уже не так уверенно.

– Ты задумывалась ли когда-нибудь, – спокойно спросила ее Эстер, – может ли наша воля что-либо изменить? Или способны ли мы самостоятельно определить, кто мы такие на самом деле в этом мире?

– Ты-то сама веришь, что кто-то сможет ответить на твои вопросы? – хмыкнула Мэри.

– Я хотела спросить, можем ли мы быть самими собой.

Мэри сильно потянула Эстер за волосы:

– Я сама выбираю, кем мне быть!

Эстер понимала, что отвечать не стоит. Но в то же время в ее груди зловеще шевельнулась жалость к себе. Она, конечно, и не сомневалась, что любовь существует на самом деле. Нет, это не шторм на море, от которого одни прячутся в безопасных гаванях, но большинство гибнет в открытом море. Эстер хотелось быть подобной Мэри. Мэри, которая умела мечтать. Да вообще любой женщиной, кроме себя!

А больше всего на свете ей хотелось забыть пьяный голос матери…

«В Лондоне». Константина неторопливо глотает темно-красную жидкость, и кажется, что ей больно глотать. Она откидывается на подушки, распустив свои длинные темные волосы.

«Он жил в Лондоне».

– Моя мать родилась от опрометчивой, неразумной любви, – произнесла Эстер.

Этого не следовало говорить, но было уже поздно.

Губы Мэри расплылись в неуверенной и одновременно полунасмешливой улыбке. Неужели это правда? Надо же – ляпнуть такое, о чем никто и заикнуться-то не посмел бы, даже если так и было.

– Она сама рассказала мне об этом, – продолжала Эстер серьезным тоном. – Хотя из-за вина едва могла говорить.

Услышав о подобном сраме, Мэри сдавленно рассмеялась, но тут же умолкла. На ее лице промелькнуло что-то важное, даже торжественное. Благодарность. Мэри осторожно провела руками по волосам Эстер, словно боясь разогнать ореол такого поразительного откровения.

А Эстер смотрела в зеркало, наблюдая за работой Мэри. Да, она сказала чистую правду. По крайней мере, то, о чем она уверенно помнила. Голос Константины в пустом доме. Самуил и Исаак ушли, прислуга отпущена. Константина неверным движением откупоривает бутылку. Длинные тонкие пальцы матери на богато украшенных кубках – один для нее, другой для Эстер. Несколько согревающих глотков, серебристый, плутовской смех. «А знаешь ли, Эстер, что у меня есть книга английских стихов? Но больше я ее не читаю… Эта книга принадлежала моей матери. Подарок от любимого человека. Но она уже была не в силах даже открыть ее, и я выпросила книгу. Зачем? Потому что я была уверена в том, что Англия рано или поздно станет моим домом. Когда он позовет меня – мой настоящий отец…»

– Моя бабка, – сказала Эстер, глядя на Мэри в зеркало, – была родом из Лиссабона. Однако ее муж, тамошний купец, вдвое старше нее, вел дела в Англии, и ей пришлось сопровождать его в Лондон. И здесь ей встретился некий англичанин, которого она полюбила.

Мэри, не издав ни звука, провела гребнем по волосам Эстер.

– И от их любви родилась моя мать. Она выросла в Лиссабоне и называла отцом другого человека. Однако бабка рассказала ей всю правду.

Эстер нашла в зеркале взгляд Мэри.

– Мать родилась от большой любви, Мэри, но эта любовь не смогла бы их прокормить.

Константина… Миндальный разрез глаз, целый потоп льющихся на плечи волос. Вот она пьяным движением дергает за веревку, чтобы опустить балдахин. Велит Эстер расшнуровать ей платье, что та и делает, боясь прикоснуться к оливковой коже матери, чтобы не разрушить их доверительную близость.

«Я видела своего настоящего отца один раз. Один только раз!»

Рассказ ее матери о совершившейся измене раскачивался в памяти Эстер, словно корабль на морских волнах.

«Мать отправилась со мной в Лондон, чтобы разыскать того англичанина. Его глаза, Эстер, его глаза были не просто карими – они были цвета торфа или темного дерева!»

Руки Мэри остановились сами по себе:

– Но зачем все это нужно было твоей бабке? – выпалила она.

Эстер немного поколебалась, а затем сказала:

– Моя мать говорила, что была любовь, которая заставляла обоих страдать оттого, что они были связаны узами брака с другими людьми. Тот англичанин, ее отец, был незнатного происхождения, но славился умом и проницательностью во всем, что бы ни делал. И ненавидел все, что его ограничивает. Моя бабка оказалась такой же. Но в конце концов их любовь принесла им лишь страдания. А потом бабка, Лизабета, вернулась в Лиссабон с ребенком – моей матерью.

– Но впоследствии они все же увиделись? – настаивала Мэри. – Разве не так?

– Да, но только через много лет, – кивнула Эстер. – Это случилось, когда инквизиция в Лиссабоне убила ее мужа. Бабка разбудила мою мать среди ночи, и они бежали на корабле в Лондон, где бабка пыталась найти того англичанина. Однако его друзья не захотели помочь Лизабете.

– Но все-таки его же нашли? – заметила Мэри. – Ведь нашли же!

– Моя мать была тогда совсем девочкой! Вряд ли она многое понимала. А то и вообще могла досочинить.

– Нет, не думаю. Расскажи.