Вес чернил

Однако я уверен, что назвать имя их бога было куда менее трусливым поступком, чем то, что я сделал потом, – раввин содрогнулся, и его веки сморщились, словно они все еще прикрывали его сожженные глаза. – Я умолял их о пощаде. И это после того, как мои родители остались тверды в своей вере.

Эстер, не раздумывая, шагнула вперед и положила руку на руку учителя.

– Меня отпустили, сказав, что зрение – это довольно-таки небольшая цена за мою жизнь. Один из священников, самый молодой, прежде чем выжечь мне глаза, выразился так: «Пусть последнее, что ты увидишь, будет всегда напоминать тебе об истине, которую сейчас ты примешь из рук Божьих!»

Он сидел беззащитный, как ребенок. Хрупкая его шея венчала исхудалые плечи.

– Да, все было именно так, как он и сказал. То, что я видел последний раз в жизни, осталось со мной навсегда. Я вижу это даже сейчас, Эстер, прямо сейчас.

Что он мог видеть? Но Эстер поклялась себе никогда не спрашивать.

Огонь понемногу утихал, и воздух над очагом слегка подрагивал.

– Псалмы, – произнес раввин.

Эстер подошла к полке и взяла маленькую книгу в потертой обложке. Книга словно ждала ее, хотя стены комнаты, казалось, только что пошатнулись от рассказанной ужасной истории.

– Номер тридцать три.

И она пела вместе с раввином.

Позже, когда Ривка, уговорив учителя, медленно за руку вывела его на улицу, Эстер осталась одна в кабинете и долго стояла на одном месте.

А затем снова развернула письмо вдовы.

Задумывалась ли она о юноше, который разговаривал о ней с Изабеллой Мендоса? Да. Скорее всего. Отрицать было бессмысленно. Глупо было бы притворяться, что девичьи мечтания Мэри не совпадают с ее собственными.

Нет, Эстер не могла позволить себе стать подобной другим девушкам. И она еще не знала, существует ли страсть, не требующая страшной цены. Неужели эта вдова, написавшая письмо, позволила управлять собой чувствам? Но какой бы выбор в своей жизни она ни сделала, какие бы надежды ни питала, у нее ничего не получилось. И поэтому теперь ради заработка ей осталось только заниматься расстановкой новых ловушек, совершенно не интересуясь судьбами попавших в тенета жертв.

«Для женщины это очень опасно», – подумала Эстер.

Верила ли она в это?

Эстер перечитала письмо и бросила его в огонь.

Так, в одно мгновение, она предала своего учителя.

Глубоко дыша, Эстер смотрела, как горит бумага. Вот та скорчилась, свернулась от жара, поднялась вверх в потоке горячего воздуха и опала – единственный листок бумаги, который мог вырвать Эстер из уютного гнезда дома раввина.

Глядя на сотворенное ею, она содрогнулась. Но если бы ей потребовалось протолкнуть бумагу подальше в огонь, она без колебаний протянула бы руку. Эстер смотрела, как письмо превратилось в тонкую паутину пепла и пропало в тлеющих головешках.

Сделанный ею выбор стал комом в теле Эстер, словно горькое лекарство, которое она решилась проглотить. Но пока было слишком рано говорить, примет ли его тело.

Глава тринадцатая

16 декабря 2000 года