Весенняя ветка

Тоня жила в большом пятиэтажном доме, в десяти минутах ходьбы от швейной фабрики, где работала мастером. Ее небольшая комната выходила одним окном на тихую улицу с тополями. Летом тополя буйно разрастались вширь, бросая на фасад дома синеватую тень, а одна большая ветка легонько покачивалась у самого окна. В комнате всегда было тихо. Иногда тишина эта раздражала Тоню, особенно, когда от Алексея долго не было писем.

В такие минуты она спрашивала себя: «Чего жду? Ведь пишет просто как подруге детства, как старому школьному товарищу…» И вспоминая слова из писем Алексея, — теплые, дружеские, подбадривающие, — убеждалась, что действительно так.

Будто было это вчера, помнила, как уезжала из деревни в город, и Ленька Заварухин, вихрастый белокурый паренек — сосед, живший через три дома, с которым Тоня училась вместе, провожал ее. Почти всю дорогу до станции они шли молча. Когда пришел поезд, Тоня подала на прощанье Леньке руку, и он долго не выпускал ее. Потом неожиданно поцеловал Тоню в щеку и убежал, а она вошла в вагон и потом думала о нем и трогала рукой пылающую щеку, на которой еще не остыл Ленькин поцелуй. Им было тогда по пятнадцать лет.

Алексей закончил школу, затем военное училище и теперь служит где-то на Дальнем Востоке…

В начале лета, когда тополя раскудрявились молодой бледно-зеленой листвою, приехала младшая сестра из деревни. В восемнадцатилетней девушке, одетой в непомерно большой мужской пиджак с длинными рукавами, подвернутыми наружу серой потрепанной подкладкой, трудно было узнать ту маленькую Люську, которую помнила Тоня.

С приездом сестры в комнате поселилась жизнь с веселым шумом, и было радостно у Тони на душе оттого, что рядом есть родной человек, с которым можно и поговорить и поделиться своими мыслями.

Вскоре Тоня устроила Люсю работать ученицей на швейную фабрику.

Для Люси, никогда не видевшей производства, все было интересным и необычным. Особенно ей понравились машины для заделки петель и пришивания пуговиц. Она никогда в жизни не представляла, что пуговицы можно пришивать на какой-то машине!

В цехе массового пошива, куда пришла Люся, в основном, работали девушки — веселые, неугомонные, всегда красиво и модно одетые и большие просмешницы.

Когда в цехе появлялся механик Володя Корнеев, молодой и, как отметила Люся, очень симпатичный паренек, девушки осыпали его острыми шутками, вызывавшими взрывы звонкоголосого девичьего смеха.

Как-то раз у Люси испортилась машина, стала рвать нитку, и нужно было вызвать Володю. Когда Люся подходила к мастерской — маленькой комнатушке, заваленной старыми деталями и инструментами, она почувствовала какую-то неловкость. И то, что придется говорить с ним наедине, вызывало в ней робость. В коридоре было совершенно безлюдно и полутемно, а от склада материалов тянуло запахом шерсти и нафталина.

Люся некоторое время в нерешительности потопталась в коридорчике, потом резко открыла дверь и, не заходя внутрь, с нарочитой злостью выкрикнула:

— Иди давай, направляй! Опять нитку рвет… — и убежала.

Володя пришел, минут десять что-то настраивал, регулировал, подкручивал, а Люся стояла сзади и дышала ему в затылок.

Однажды после смены, когда Люся уходила домой, и не через главный подъезд, где обычно выходили все, а по запасному выходу, — как раз мимо комнатушки механиков, они встретились, и Володя, как бы между прочим, сказал:

— У меня есть лишний билет в кино… Пойдем?

— Пойдем.

Они вышли вместе. Люся неторопливо направилась вдоль скверика, Володя молча следовал на полшага сзади.

С этого дня Володя стал заходить к Люсе домой. Усядется на табуретке возле стола и просидит этак молчком весь вечер.

— Ну, что новенького, механик? — шутливо спрашивала Тоня. — Скоро мне электроножницы направишь, или главного просить?

— Направлю, завтра направлю. За вами разве успеешь! Только сделаешь, а вы уж ломаете.

— А ты сделай на совесть, тогда надолго хватит.

Потом Володя перестал заходить, а Люся, едва прибегала с работы, тотчас переодевалась и уходила из дому. Возвращалась за полночь, когда Тоня уже спала. Тихонько снимала туфли у дверей, чтобы не стучать по полу, раздевалась, не зажигая света, ложилась рядышком с Тоней и засыпала блаженным сном.

Новая жизнь подхватила Люсю и закружила в своем водовороте. Она подолгу теперь стала засиживаться перед зеркалом, придумывая различные прически и рассматривая свои пополневшие руки. Могла с упоением разглядывать свои стройные ноги в новых туфлях, поставив небольшое зеркало на пол.

Деревенская девчонка, она совершенно теряла голову от шума и суеты городской жизни. Ходила все дни в каком-то приподнято-возбужденном настроении: часто беспричинно улыбалась, то вдруг начинала вальсировать по комнате в неудержимом веселье, то неожиданно становилась грустной и долго сидела в молчании, подавляя вздохи.

Когда подруги на фабрике заводили разговор о нарядах, о новых модах, Люся жадно ловила каждое их слово. У нее появилось желание ходить по магазинам, подолгу простаивать у витрин…

В дни зарплаты Люся подсаживалась к Тоне и вкрадчиво говорила: