Ветер чужого мира

Звезды померкли, ветер, шелестевший тополиной листвой, вдруг оглушительно взвыл, и в мозгу словно прогремел гром, неожиданно растянувшийся в череду раскатов.

Земля рванулась навстречу, ударила по ногам, давление на шею исчезло, и исстрадавшиеся легкие принялись втягивать живительный воздух. Сам не понимая, что делает, он ерзал по земле, извивался, точно змея, и в сознании билась одна-единственная мысль: отползти подальше от дерева, на котором висит веревка.

Шелест ветра в листве вернулся, глаза снова открылись, зрение восстановилось. Корниш перекатился на спину, увидел высоко над собой звездное небо, и это причудливое, почти бесовское мерцание побудило его подумать о буйной небесной пляске.

Послышались шаги. Ему захотелось отползти, но не было сил двигаться.

– Эй, Чарли, очнись! – прозвучал чей-то голос. – Куда тебя вообще понесло, а?

Корниш рывком сел и захрипел – пересохшее, измятое горло отказывалось издавать членораздельные звуки.

Мужская фигура двигалась вокруг, рылась в траве.

– Стив! – выдавил наконец Корниш.

Бармен опустился на колени, ослабил веревку и стянул ее с шеи Чарли.

– Одного ублюдка я подстрелил, но остальные удрали.

– Значит, это ты стрелял? Я слышал… что-то вроде выстрелов… когда меня вешали…

Нож Стива рассек веревку, которая стягивала запястья Корниша.

– Ну да, это был я. Прикрыл лавочку и подался в бега. Решил, что парни с «Тамблинга» все равно не успокоятся и не простят мне дневной перепалки.

Корниш потер шею, желая избавиться от рези и жжения в тех местах, где веревка оцарапала кожу.

– До ручья дойдешь? – спросил Стив. – Холодная водичка в самый раз будет.

– Мне нужно в долину Коттонвуд, – сказал Корниш. – Там что-то стряслось. Титус уверял, что моя встреча отменилась.

– Сдается мне, для одной ночи с тебя хватит, – возразил Стив. – Мало, что ли, неприятностей?

– Меня оскорбили, – объяснил Корниш. – Эти люди сначала хотели меня припугнуть, потом пытались повесить, а еще им неймется расстроить мою торговую сделку.

– Ладно, – согласился Стив. – Одолжу тебе лошадь, чтобы ты туда съездил, и револьвер заодно. Пообещай, что пустишь его в дело, что не промедлишь, если снова угодишь в заварушку.

Корниш неуверенно поднялся на ноги.

– Наверное, ты прав, Стив. Пора, пора браться за оружие. – Он двинулся к ручью. – Сейчас, только водички попью.

Когда он вернулся, бармен вручил ему поводья.

– Вот револьвер. Засунь за пояс и держи под рукой.

– Думаю, я должен тебя поблагодарить, – сказал Корниш.

– Да брось. Мне было приятно поразвлечься. Я прикинул, что лучше поеду за тобой по тропе на всякий случай. Эти пакостники с большого ранчо способны на что угодно, мне ли не знать… Я им вот ни на столечко не верю.

Корниш взобрался в седло и направил лошадь на тропу. В горле по-прежнему ощущалась надоедливая боль, а поворачивать голову было сущей мукой. Рассудок продолжал воображать страшное, и во рту было сухо, будто Чарли наглотался придорожной пыли.

Однако вместе с тем в груди нарастала злость, холодная и неумолимая ненависть – к злодеям с «Тамблинга», к Титусу, к привычному порядку вещей, по которому человек владеет всей той землей, которую он в состоянии захватить и удержать.

Едва проволока огородит долину Коттонвуд, бандиты с «Тамблинга» лишатся доступа к этому пастбищу и к водопою, куда они гоняют свое стадо уже больше двадцати лет – по привычке, а не по праву, по закону шестизарядных кольтов, а не по закону как таковому.

Жители долины им поначалу не мешали: если возникал спор, незваные гости сразу хватались за револьвер. Но проволока все изменит. Проволока – это преграда, разделительная линия, знак законного владения, нечто, отделяющее землю одного человека от земли другого.

Тропа вырвалась наконец из поросших деревьями холмов в широкую долину Коттонвуд, которая тянулась в обе стороны, на север и на юг. Корниш выбрал южное направление.

Приблизительно через милю он увидел скученные строения, принадлежавшие Берту Хейсу. Там было тихо и темно.

Из-за амбара выскочила собака, залилась лаем, принялась бегать вокруг лошади.

Дверь дома распахнулась, и появился мужчина с ружьем – босой, в одном исподнем.

– Это я, Берт! – крикнул Корниш громко, чтобы перекрыть собачий лай.

Ружье, нацеленное точно ему в голову, ни на дюйм не сместилось.

– А, это ты! – Хейс сплюнул. – Приехал, значит, навести переполох у нас в долине.

– Приехал проверить, как у вас дела, – поправил Корниш. – Мне сказали, что встреча не состоится.

– Да уймись ты! – прикрикнул Хейс на собаку. – Кому говорю? А ну тихо, не то прикладом огрею!

Собака притихла и побрела прочь, виновато поджав хвост. Потом уселась в отдалении и стала наблюдать за людьми.

Хейс снова сплюнул в пыль.

– Да, встречу отменили.

– «Тамблинг», верно?

– Тебе-то какая разница? – прорычал старик. – Не твое дело, что у нас поменялось. Отменили – и все дела. Не нужна нам твоя проволока, а большего тебе знать не положено.

Корниш подался вперед в седле:

– Они тебя обманули, Берт. Припугнули, вот ты и сдался, верно? Все вы сдались, вон как тот пес с поджатым хвостом.

Старик поудобнее взял ружье.