Вяземская Голгофа

Порой Тимофею чудилось, будто спаситель его поет. Странные песнопения, без мелодии. Слова не укладываются ни в один из стихотворных размеров! А когда голос человека в волчьем треухе срывался на крик, снег с тихим шорохом сползал тяжелыми пластами с лап елей.

Следующие двое суток они шли по пустому лесу, но едва уловимое, замороженное страшными холодами трупное зловоние сопровождало их почти повсеместно. Проводник умело выбирал места для ночевок, проворно рыл берлогу, укладывал Тимофея в снежную нору, сам устраивался рядом. Еды у них было в обрез, и Вовка скупо делил дневной паек. Страшно и муторно было Ильину делить снежное ложе с Вовкой, но холод куда как страшнее.

* * *

В третий день им крепко повезло – они нашли павшего мерина. Фронтовой труженик погиб под обстрелом. Осколочный снаряд разбил орудие, иссек лошадиное тело острыми кусками железа. Кровь, не успев просочиться под толщу снега, застыла алым пятном, припорошенным белым пухом свежевыпавшего снега.

– Третьего дня всё случилось, – задумчиво проговорил Вовка. – Но если мы сейчас не пожрем, анчутка, то наверняка помрем голодными.

Четвероногий фронтовик так примерз к орудийному лафету, что Вовке пришлось рубить его шкуру своей остро наточенной лопатой. Ах, эта плоть, бывшая когда-то живой, наполненной кровью и теплым дыханием! Какой же твердой становится она в посмертии! Лезвие лопаты отскакивало со звоном. Мясо крошилось в острые щепы. Но голод оказался сильнее усталости. Часть тела убитого осколком мерина стала пищей для лесных бродяг.

В Вовкином сидоре нашелся гнутый котелок. Они топили снег, варили твердое мясо, грызли пропахшие порохом и орудийной смазкой куски, пили горячий мутный бульон.

– Эх, хорошо! – проговорил Вовка. – А то я будто бы уж и слепнуть начал. А так – снова можно жить.

– Ты говоришь: третьего дня? То есть позавчера? Значит, та войсковая часть где-то неподалеку? Орудие разбито из малого калибра. Скорее всего, танковой пушкой.

Вовка смотрел на летчика, силясь обнаружить следы испуга. Но, похоже, пилот нисколько не боялся врагов. Летчик побаивался лишь его, Вовку. Особенно в те моменты, когда он становился Михаилом. И то хорошо! И то удобно! Пусть пуще прежнего боится!

– Всё ещё намерен воевать? – усмехнулся кладбищенский сторож. – Простой вопрос: чем? У врага пулеметы, пушки, танки. А у тебя?

Ответом на его вопрос стала отчаянная пулеметная пальба, через минуту превратившаяся в шумную перестрелку. Стреляли неподалеку, не более, чем в пятистах метрах. Короткие очереди перемежались глухим уханьем. Кроны дерев у них над головами заволновались. Казалось, лес боится начиненного порохом железа и предупреждает своих невидимых обитателей: спасайтесь, бегите, прячьтесь!

Тимофей побежал. Вовка последовал за ним, но не ранее, чем припрятал в вещмешок отнятый у зимы и смерти кусок лошадиного мяса.

* * *

Такого Вовке раньше не доводилось видеть: ряды колючей проволоки, укрепленные огневые точки, за высоким бруствером залегли враги; на пустом пространстве, утопая в снегу, набирает разбег конница. Бессмысленная смерть тихим сумеречным днем. Давно ли ходил он этими местами? Прошлым летом, кажется. В начале июня это поле пахал трактор. Неудобное для хлебороба место, но жилье близко, потому поле и возделывали. Посреди поля – поросшая кустарником балка. На дне балки – замерзшая по зимнему времени речка. На склонах балки – пустое пространство. По обе стороны горизонта – слева и справа – опушки вековой чащи. Тут где-то должна быть деревня, но нынче её уже нет. Даже остовы печных труб не торчат из сугробов. Минувшим летом в этих местах колхозники корчевали лес – расширяли пахоту. А теперь с вершины холма плюется огнем бетонный дзот. Пологие склоны балки изрыты окопами. Перед ними в несколько рядов – проволочное заграждение. Конница вошла на поле по балке. Заведомо невыгодная позиция. Теперь коням придется лезть в гору по глубокому снегу, навстречу ураганному огню.

– Наверняка склоны заминированы! Куда они лезут?! – шепчет анчутка.

Нехристь прав. Земля под ними задрожала от разрывов первых мин. Перед мордами коней – линия обороны, защищенная колючей проволокой. Кони скачут через минное заграждение. Разрывы ухают всё чаще, вздымая в воздух кровавый снег с рыжим суглинком пополам. Люди, кони, автоматные очереди – всё перепуталось, заплелось, взревело. Будто сонмище безумных акробатов устроило кровавое представление в самом сердце преисподней. Конница полегла вся, как один, в считанные минуты. Кого-то смерть настигла вблизи вражеских укреплений, кто-то повис на заграждении, кто-то умер, едва выбравшись из балки. Хуже тем, кто остался жив. Теперь они призывали смерть громкими, срывающимися голосами.

Вовка заставил летчика зарыться в снег под широким кустом ракитника, низко, над самым ручьем, на выходе из балки.

– Смотри, смотри, летчик! Ничего не пропускай! – приговаривал он. – Вот она, Краснознаменная армия. Та самая, о которой толковали обыватели в Вязьме. Это ещё не всё!

– Да почем тебе знать!.. – Но бранный лай замер на губах летчика.