Вяземская Голгофа

В балку втягивалось пешее соединение. Шли на лыжах, неся противотанковые ружьях на плечах, шли автоматчики, плелись минометные расчеты. Двигались медленно. Видимо до этого совершили долгий марш по колено в снегу. Лица бойцов темнели в белом обрамлении капюшонов маскировочных халатов. Огневые точки немцев на склонах балки пока молчали. Да и зачем тратить боеприпасы, если и пехота последует за конницей, полезет в самоубийственном порыве на минное заграждение? Бойцы заблудшей армии, блюдя боевое построение, двигались цепочкой, внаклонку, стараясь хоть как-то схорониться за чахлядью, произраставшей по берегам кровавой речки. Никто из бойцов не совершил ни единой попытки подняться по склону балки, попытаться оказать помощь раненым. А ведь вопли их, хоть сделались и реже, и тише, всё ещё были хорошо слышны.

– Может быть немцы их не видят? – шептал анчутка. – Может быть, это маневр? Они дойдут до конца балки и ударят во фланг.

– Не ударят, – отозвался Вовка. – Слева там болото. Хорошее болото. Не обойдешь – не выйдешь.

– А немцы знают о болоте?

Эк, анчутка отупел! Нешто лошадиного мяса обожрался? Да и как усомниться мог в том, что немцы чего-нибудь не знают?

На неуместный вопрос ответил минометный залп. Немцы хорошо пристрелялись по балке. Все три мины легли точнехонько на лед проклятой речушки. Осколки посекли ветви кустов над головами залегшей пехоты. За первым залпом последовали второй и третий. Вопли раненых возобновились с новой силой, они звучали в унисон вою мин. Анчутка прижал ладони к ушам. Даже сатанинскому отродью иной раз невмоготу лицезреть ухищрения адских холопов.

Между тем автоматчики в белых маскировочных халатах поднялись на ноги. Командир их, лейтенантишко – отважная головушка – длиннополая шинель, тесемки ушанки завязаны под подбородком, походка раскачивающаяся, усталая – поднялся первым, повел голодное воинство в атаку. Офицер поднял над головой оружие – маленький черный пистолет. Сколько же врагов он рассчитывал умертвить при помощи такого вот инструмента? Думается, не более восьми, и то, если повезет. Парню повезло. Он сумел выстрелить восемь раз, прежде чем сам упал на снег. Он не был убит, а просто лежал на боку, истекая кровью. Вовка неотрывно смотрел на него, позабыв о ненавистном анчутке. И напрасно. Летчик, порядочных девиц обидчик, словно обезумев, принялся вопить, как недорезанный петух:

– Ах ты, боже ж ты мой! Что они творят? Где командиры?! Почему-у-у-у!?..

Шапчонку вшивую с головушки сорвал, личико прикрыл, в снежок уткнулся. Как раз представилась возможность анчуткину макушку толком рассмотреть. Нет, рожек на черепе пока не наблюдается. Не повылазили ещё из прически, что странно. А может, то и к лучшему? Если в пехоту, в потерянную Краснознаменную армию, надумает податься и там каску павшего бойца ему в числе прочего довольствия выдадут, так каска эта, чай, на отросшие рога-то не налезет. Вовка ухмыльнулся, похлопал товарища по дрожащему плечику. А тот всё плачет. Ну что ты будешь делать?! Не выблевал бы давешнюю закуску. На таком морозе да с пустым животом – верная смерть. Но вот анчутка перевернулся на спину. Глаза, щеки, бороденка – всё мокро. Слезы глотает, Господа Бога поминает. Надо же! Неровен час молитвы читать надумает.

– Слышь ты, вояка. А когда на самолете падал, не молился? – осклабился Вовка.

– Не-а. А я и не падал ни разу.

– А ежели это…

– Что?

– Ну чтоб парашютность раскрылась, не молился?

– Не-а. Я всегда сам парашют укладываю. Должен быть уверен в исправности. При чем тут Бог?

– Да при всем! – Вовкино лицо сделалось злым, взор прояснился. Твердая ладонь легла на черенок лопатки.

Прибить его прямо сейчас! В этаком-то аду кто отличит невинно убиенного от дьявола?

– Убить надумаешь – тоже молиться не буду. Я по-другому поступлю, – внезапно проговорил летчик и шапку лагерную свою на голову напялил. На высоту, под минометный огонь лезть собрался, чтобы геройскую смерть принять.

Вовка разглядывал летчика, словно в первый раз. Мелкая тварь, но шустрая и живучая. Пожалуй, страха вовсе не ведает. Никакого страха, в том числе и Божьего. В лесу такую тварь из-за чахлой травки не видать. Днем – спит в земляной норке. Ночью кормится сама и кормит собой сов. Вечно всего боится, вечно голодна, шевелит челюстями, зыркает бусинами глаз. Может, все-таки прибить его? Вовка достал из-за пояса лопатку, примерился. А тварь-то ему доверяет. Ясным взором на лезвие смотрит. Слезки попримерзли, перестали течь. Думает, через адские кущи провел, так уж теперь не убьет. А может, и правда, не стоит убивать? Вон они, краснознаменные бойцы. Прут на вражеские укрепления, виснут на колючей проволоке, а в балочку все новые бродяги входят. Сколько же их? Да сколько б ни было, у немцев зарядов на всех достанет.

– Ты не убьешь меня, – внезапно сказал анчутка. – Не успеешь.

– Почему это?

– Скоро час пробьет и на место нынешнего тебя другой явится.

– Который же?

– А племянник вяземской бабки, Евгении Фридриховны. Он-то нормальный человек. Возможно, благородных кровей. Немецкий язык знает…