Видения молодого Офега

И я отправился искать женщину. Однажды я увидел ее у лесного ручья. В продолжение пяти лет каждое утро и каждый вечер я носил ей кувшины с водой, и она стала моей.

Три дня и три ночи я обладал ею, но вот я увидел клещицу в ее глазу и червяка в уголке ее рта; тогда я оставил ее. Опять обратился я за советом к книгам.

— Человек никогда не найдет себе Счастья, если он не обзаведется домашним очагом, женой и детьми.

Тогда я заковал свои ноги в кандалы и впрягся в ярмо общественности, но когда я почувствовал, как железо врезывалось в самую душу, и когда потребовали, чтобы я размалывал зерно, которое я сеял для грядущей жатвы, чтобы я размалывал его на кашу для общественного хозяйства, — тогда я вскочил, разрушил дом свой и выбежал на улицу. Одни стали указывать на меня пальцами, другие обрушивались целыми потоками язвительных речей, дети бросали мне вслед каменья, взрослые — гнилые плоды; у окон собирались толпами и презрительно смеялись надо мной. Тогда я покинул город и опять пошел странствовать по белу свету.

Я забрел на высокую гору. Там, в глубине, у меня под ногами ютились люди с их тысячами городов; я смотрел на них с высоты птичьего полета, и они казались мне крошечными муравейниками. Но прямо передо мной отвесная скала падала в пропасть, дно которой нельзя было рассмотреть. И вдруг в воздухе раздался ропот, точно от множества голосов. Но это был только один голос гиганта, несущегося на крыльях бури.

— Ты покинул мир и отверг то, что люди зовут Счастьем, но ведь то Счастье—лишь ничтожная фантазия ничтожных людей, детская игрушка! Перед истинным же Счастьем ты задрожишь как перед стремниною, — оно страшно и величественно, как все великое. Если ты не осмелишься на прыжок, то вернись назад и удовлетворись маленьким земным счастьем. Если же хочешь достигнуть великого, — бросься вниз головою в стремнину. Но помни — от тебя скрыта твоя судьба. Кроме тех, кто видел собственными глазами, — никто не знает, что скрывает в себе это темное жерло, и находящемуся в глубине нет возврата.

Осмелиться, — решиться, — с закрытыми глазами, — со стиснутыми зубами! — — — — — — — — — — — — — — — —

Я иду среди нового мира, доступного лишь покинувшим людские жилища. Там ни одна дорога не ведет обратно. Мои мысли проносятся в моей голове точно птицы; нежнейшие переливы в моей душе окрашивают в тонкие оттенки крылья бабочек; мои мечты вырастают точно зеленые листья и разноцветные цветы на берегу озера, в котором они отражаются. Озера и моря отражают мою душу. Мои воздушные мечты расстилают над моей головой голубое небо.

V.

Когда вино стало отдавать затхлостью, а у Евы вывалился передний зуб, мне пришла мысль разгадать тайну жизни. Я слыхал, что великое заключается в малом и что по ничтожной былинке можно заключить о всем бесконечном разнообразии мироздания. Я стал изучать лапку мухи и занимался этим пять лет, но по истечении этого срока я решился отдохнуть. Взглянув вверх, я заметил, что сижу в яме, глубоко в земле; не говоря уже о том, что я не мог видеть окружающего меня мира, я, только запрокинув голову назад, с трудом мог рассмотреть кусочек голубого неба над самой головой. Тогда я положил мушиную лапку и вышел из ямы. Но солнечный луч до того ослепил меня, что я сидел слепой как сова среди светлой и прекрасной природы.

На шестой год я встретил старого мудреца, который объявил мне, что то, что я принимал за древо познания, не более как дерево, дающее кислые плоды.

Он научил меня также, что для постройки дома вовсе не требуется материала, но нужны только математические точки и линии.

Я весело принялся за работу, дело завертелось как в танце, и постройка шла быстро и беззвучно. Но однажды налетел порыв ветра и в одно мгновенье развеял всю великолепную постройку по воздуху, и я увидел вокруг себя точно целое облако паутины. Тогда я оттаскал старика за его седые волосы и посоветовал ему заказать себе гроб, если он не может сделать его сам из математических точек и линий.

И я лег, закрыл глаза и отдался великану-страданию. Наступила ночь. Мое страдание вдруг прорвалось, подобно тому, как прорывается оболочка прорастающего семени. Что-то стало расти внутри меня и опускать свои корни в мое сердце, по моим жилам пробежал живительный сок, из почек развернулись листья, но их форма и цвет были неведомы миру. Когда наступило утро, я увидел в моей расцветающей душе большой полу раскрывшийся бутон чуждого цветка. Но у этого цветка только один стебель; его корни питаются лишь моей кровью, и он растет только во мне, невидимый для всех других. Но я знаю, когда бутон распустится, я найду на дне цветочной чашечки великое Неизвестное...

VI.

Старое Я лежало в постели на белых простынях и умирало. Новое Я сидело невдалеке. Его черты терялись в темноте.

— Помоги мне, — стонало старое Я.

— Ты просишь помощи у врага? — спросило новое Я.

— Помоги мне!

— Нет, ты умрешь.

Больной задрожал в предсмертной лихорадке; он кричал и жаловался, что черные крысы прыгают по белой простыне, по его лицу и рукам.