Винный сноб

В детстве Энн занималась необычным для детей делом: тренировалась называть все запахи, которые вдыхала. Катаясь по округе на велосипеде, она отмечала для себя обонятельные ориентиры, а не визуальные метки. Выстиранное белье. Розовый куст. До сих пор, объясняя людям дорогу, она говорит: как почувствуете запах дыма, поверните налево. «Детский сад для носа» называется так отчасти потому, что заполняет пробел в нашем обучении, образовавшийся еще тогда, когда мы пили сок из пакетиков с трубочкой и укладывались на дневной сон. Родители обычно учат детей распознавать и называть визуальные и звуковые сигналы, такие как голубой цвет или лай собаки, а вот на обонятельные объекты редко обращают внимание. В итоге большинство из нас не накапливает достаточный ароматический лексикон, чтобы свободно идентифицировать и называть запахи. (Французы составляют примечательное исключение: в 1990 году французское правительство ввело «классы развития вкуса» в начальных школах страны, видимо, посчитав хорошо развитое чувство вкуса важным жизненным навыком. На таких занятиях дети учились описывать запахи, воспринимать их посредством ретроназального обоняния и наслаждаться выразительным характером французских сыров.)

– Это все равно что знакомить ребенка с цветом. Ты показываешь ему красный и говоришь: «Это красный», – объясняла Энн.

Она предложила мне понюхать бокал белого вина, смешанного с жидкостью от консервированной спаржи.

– Это спаржа, – сказала Энн.

Я вдохнула и попробовала, следуя ее указанию, не просто поверхностно уловить этот запах, а действительно почувствовать его.

– Когда я говорю «слушай свой нос», я имею в виду то, что ты должна сосредоточить все свои мысли только на этом запахе, – объясняла она. – Это похоже на практику дзен-буддистов, поскольку ты, как и они, фокусируешься на текущем моменте… Самое главное – сосредоточиться, а сосредоточиться – значит полностью быть здесь и сейчас.

Сосредоточиться… Я закрыла глаза и попыталась не слушать тиканье настенных часов с кукушкой. «Не обращай внимания на дыхание Мозеля и его плохой запах», – уговаривала я себя. Я вдохнула еще раз – глубоко, как учил меня Жан-Клод. На мгновение задержала воздух в легких и выдохнула носом. Я подумала о совете Энн присвоить этому запаху какое-то определение, чтобы он глубже укоренился в сознании.

– Если не сохранить информацию в какой-то конкретной ячейке памяти с конкретной ассоциацией, – сказала она, – то образ получится аморфным и потом всплывет в памяти таким же аморфным.

Спаржа пахла деревом. Чем-то зеленоватым, слегка заплесневелым. С тончайшим намеком на чеснок.

Мы подробно, один за другим разобрали каждый ароматический образец – от аниса и ванили до сливочного масла и ананасовых ломтиков. Хоби не смог отличить консервированную спаржу от консервированной спаржевой фасоли.

– Спаржевая фасоль немного мягче, – пояснила Энн, держа в руках спаржу. – У нее нет этого серного запаха чего-то зеленого и консервированного.

Она отметила, что личи обладает цитрусовыми, растительными и цветочными нотами. Но даже понятие «цветочный» весьма неконкретно. Так называемые свежие цветы вроде розы и лаванды имеют сухой, чистый, летучий запах. В отличие от них, белые цветы вроде жасмина и гардении обладают тяжелым, пьянящим, сладким ароматом с намеком на что-то животное и подгнившее. Природа, величайший парфюмер, подмешивает в их запах небольшое количество индола – химического вещества, содержащегося, как вы помните, в человеческих испражнениях и на лобковых волосах. В этом даже есть что-то поэтичное: бессмертная красота рождается из сложного переплетения низменного и божественного.

Люди так плохо справляются со словесным обозначением запахов, что ученые начали подозревать, будто человеку этот навык неподвластен – в силу особенностей устройства нашего мозга. Покажите десятку незнакомцев изображение травы, попросите их определить ее цвет, и, если все они не назовут одно и то же слово – зеленая, я обещаю до конца жизни косить вам лужайку. Теперь подсуньте им аромат свежескошенной травы и спросите, чем пахнет. Хотя люди миллионы раз чувствовали этот запах, они наверняка будут предлагать какие-то неопределенные варианты от «чего-то лимонного» до «летних каникул после пятого класса». В статье журнала Cognition один лингвист заметил, что если бы человек называл зрительные образы с таким же трудом, с каким называет запахи, то его отправили бы «показаться врачу».

– Можно подумать, что мы подвержены неврологическому расстройству называния запахов, – говорит нейробиолог Джей Готтфрид.