Вис и Рамин

Чья рать шумела, как весенний сад.

Здесь грозно все: уменье и число,

И левое, и правое крыло.

Под воинством из Мерва вся земля

Ревела, как река Джейхун, бурля.

Мир вздрогнул, в темном ужасе отпрянув

От рева труб и грома барабанов.

Пыль до неба взвилась в тревожный час,

Как бы с луной таинственно шепчась.

Нет, бесы поднялись на небеса,

Чтоб ангелов услышать голоса!

Как звезды в тучах -- воины в пыли,

Казалось, дни последние пришли,

Луна, казалось, вздрогнула: нежданно

Низринулся поток из Хорасана.

Но то не шел с небесных склонов дождь, -

То был рычащих львов, драконов дождь!

Такое воинство пришло с царями,

Что степью стали горы, степь -- горами.

Казалось, войско сделалось рекой,

Вершины гор снесет поток людской!

Так, с жаждой мести в душах и в умах,

Войска царя вступили в землю Мах.

Сошлись две рати в этом бранном споре,

Одна -- как вихрь, другая -- словно море.

Остра их середина, как булат,

Их крылья с двух сторон, как львы, рычат!

ОПИСАНИЕ СРАЖЕНИЯ МЕЖДУ МУБАДОМ И ВИРУ

Лишь на восток восточный шах пришел,

Чей раб -- луна, а небосвод -- престол,

Построились войска, гром барабанов

Тогда раздался из обоих станов.

Не барабаны грянули, а дивы, -

К возмездию послышались призывы.

Заговорили трубы боевые,

Чтоб мертвые сражались как живые.

Был говор труб -- как первый гром весной,

Он гнал весну из тишины лесной.

Он был настолько страшен, что заране

Весна пустилась в бегство с поля брани.

Казалось, барабаны укоряли:

"Эй вы, идти в сраженье не пора ли?"

А голоса литавров неуемных

Казались плачем плакальщиц наемных.

Стонал сантур, стонал, звонкоголос,

Как соловей средь виноградных лоз.

Вторгался в это пенье трубный зов, -

Как бы слились стенанья двух певцов.

Дух замирал, той музыке покорный,

От изумления вопили горны.

Казалось, над владельцем хохотал

В его руке сверкающий кинжал.

Кольчужные ряды па поле брани

Напоминали гору в океане.

Здесь пешие -- как чудища в пучине,

А всадники -- как барсы на вершине.

Такой восторг объял их в бранной сече,

Что каждый воин был как сумасшедший.

Воителей с безумными глазами

Не устрашали ни вода, ни пламя,

Ни острый меч, ни лук, ни булава,

Ни рев слона и ни рычанье льва.

Здесь воины вступали в бой кровавый,

Готовы умереть во имя славы.

Им страх не смерть внушала, а позор,

Бесславия суровый приговор.

Поля войны лесною стали чащей,

Где каждый воин -- словно зверь рычащий.

На поле битвы стяги -- словно лес,

Парча сверкает, словно свет небес,

А на знаменах ратей и дружин -

Симург, орел, и сокол, и павлин.

Со львом и соколом трепещет стяг, -

Скажи: то сокол держит льва в когтях.

От ног слонов и от копыт коней

Выскакивают искры из камней.

Взметнулась пыль, крича: "Посторонись!" -

И падает с высот небесных вниз.

Для пыли места нет осесть на суше,

Она забила рты, глаза и уши

И превратила юных -- в седовласых,

А вороных коней -- в светло-саврасых.

С трусливым храброго не спутать ныне:

Отважный -- радостен, а трус -- в унынье.

У трусов лица желты, как динар,

А лица смельчаков горят, как жар.

Два воинства теперь сошлись вплотную

И ощутили ярость боевую.

Скажи: столкнулись на земле степной

Железная гора с горой стальной.

У этих войск -- пернатые послы:

Ты видишь перья пики и стрелы?

Летят послы над полем, блещут, свищут,

Они дорогу только к сердцу ищут.

Смотри: послы в какой ни вступят дом, -

Живое гибнет сразу в доме том.

Так был ужасен этот гул военный,

Что мнилось: наступает смерть вселенной.

Брат ненавидел брата зло и яро,

Лишь веря в силу своего удара,

Лишь на свою сноровку уповая,

Лишь правоту кинжала признавая.

Кто жаждал, чтобы кровь лилась ручьем,

Тот правосудье совершал мечом.

Да, сеятелем сделалась война,

В сердцах посеяв злобы семена.

Погасла мысль, умолкло красноречье,

Жестоким стало сердце человечье.

Никто не слушал мирных голосов, -

Лишь барабана гром и трубный зов.

То перед панцирем сверкал кинжал,

То грозный меч бойцу глаза смежал,

То в грудь копье впивалось, точно страсть,

То меч, как мысль, стремился в мозг попасть.

Да, твердо знал булат, убить спеша,

Где в теле помещается душа!

Путем, которым в плоть входила сталь,

Душа из плоти улетала вдаль!

Расцвел, как роза, каждый меч жестокий,

Багряные лились на землю соки.

Меч -- ветка мирта над листвой граната,

Над зернышками -- лист живой граната!

Копье в бою трудилось, как портной,

Что прошивал бойцов иглой стальной.

Судьба в пылу решила боевом,

Чтоб тот онагром стал, а этот -- львом,

И становились, по ее желанью,

Тот -- смелым барсом, этот -- робкой ланью.

На поле, где кровавый бой гремел,

Под ливнем копий, ураганом стрел,

Сражен врагом, с коня свалившись вниз,

Погиб Каран -- отец прекрасной Вис.

Воители Виру, добыча мести,

Сто тридцать, полегли с Караном вместе.

Вздымались трупы -- за скалой скала,

А кровь, как реки, между скал текла.

Дней колесо, сказал бы, сыплет град,

В котором красные цветы горят.

И увидал Виру: на поле бранном

Легло немало воинов с Караном,

Что за него пошли в огонь войны

И были сожжены и сражены.

"О знатные, -- сказал он, -- укрепитесь,

Затем, что не бежит от смерти витязь.

Раскаетесь вы в трусости своей:

Вопит о мести кровь богатырей.

На родичей, поверженных во прах,

Взгляните: их убив, ликует враг.

Иль вы не отомстите за Карана,