Вижу зелёный!

—      Должен бы быть хорошим, — откликнулся Костя. — В игре посмотрим. А то бывает, на тренировке муха в ворота не пролетит, а в игре «бабочек» ловит.

Толик отошел в сторону. К нему подошли одноклассники и наперебой стали его расхваливать. А он только смущенно отмалчивался. Краем глаза видел, что с ними пришла и Мила, а когда они направились к нему, она отошла в сторону и стояла сейчас с таким холодно-независимым видом, словно на стадионе никого, кроме нее, не было. И Толик почему-то с горечью подумал, что она пришла сюда совсем не из-за него и ей совершенно безразлично, как он сыграет.

Свисток судьи прервал его мысли. Судья (конечно же, саранские привезли своего, нашим не доверяют) с помощниками уже стояли в центре поля.

— Пошли! — подтолкнул Толика Корин, и он подбежал к Косте Сергееву. Тот внимательно оглядел всех, видно, подсчитывая, все ли здесь, потом махнул рукой и трусцой побежал к центру поля. Вторым бежал Толик — его законное вратарское место, — а за ним уже вся команда.

Когда они выстроились в центре для приветствия, Толик почувствовал, что с ним творится что-то странное: его всего охватила дрожь не дрожь, а что-то вроде этого. Хотелось или потянуться, или судорожно зевнуть. Раньше от других спортсменов он слышал о таком нервном состоянии, они называли его «мандраже», но сам такого еще не испытывал никогда. Он искоса взглянул на других футболистов, стоявших рядом с ним, — не заметили бы, не подумали, что он испугался, и не высмеяли бы потом — и увидел, что почти со всеми творится то же самое. Одни подпрыгивали, другие делали пробежки на месте, редко кто был совершенно спокоен.

В центре взметнулась монета — судья бросил жребий. Оба капитана нагнулись к ней, упавшей на землю, потом Костя Сергеев выпрямился, сказал что-то судье и подбежал к Толику.

—      Наш выбор ворот. Какие возьмем?

Толик огляделся. Утренние облака давно рассеялись, и теперь на небе сияло не очень жаркое, но яркое майское солнце. Если взять те ворота, в которых он разминался, то солнце будет светить слева и трудно будет брать верхние мячи, идущие с левого края. Он хотел было уже махнуть на противоположные ворота, но сообразил, что во втором тайме солнце выйдет дальше, будет светить в глаза прямо по центру, и, не колеблясь больше, показал за спину:

—      Эти!

—      Против солнца играть? — вскинулся на него Корин. — Ты что, очумел? Берем вон те!

—      Ворота выбирает вратарь! — одернул Корина капитан и снова обратился к Толику: — Не ошибся? Не передумал?

—      Во втором тайме в тех еще хуже будет, — спокойно ответил Толик. Костя, прищурившись, взглянул на солнце.

—      Пожалуй, верно. Соображаешь.

Не дожидаясь, когда он сообщит их решение судье, Толик побежал к выбранным воротам. И, хотя знал их вдоль и поперек, знал даже каждый бугорок во вратарской площадке, встав на линию ворот, взглянул на правую, потом на левую штанги, словно проверял, на месте ли они, подпрыгнул, чтобы удостовериться, что легко достает до перекладины. Противная дрожь исчезла со свистком судьи, возвестившим о начале матча, и с первым ударом по мячу.

Динамовцы сразу же бросились в атаку. Конечно же, они заметили, а может, им кто подсказал, что в воротах стоит молодой, неопытный вратарь, и они решили с первых же минут «задавить» его.

Все дальнейшее Толик помнил смутно, и если бы спросили его, вряд ли бы смог рассказать подробно о матче. Он помнил только отдельные эпизоды, словно в кино кто-то, монтируя фильм, склеил обрывки ленты без всякой связи между собой. Он не видел ни болельщиков, сразу же перекочевавших к его воротам, ни своих игроков, даже когда выбивал мяч. Нет, конечно же, он видел их, но как-то расплывчато, мутно. Все его внимание было сосредоточено на мяче и на тех игроках противника, которые в данный момент представляли для него главную опасность.

Агрессивнее всех был настроен центр нападения, впрочем, ему, как говорится, и по штату положено быть на острие атаки. Нет, Антон был не прав, центр вовсе не «топтал» мяч, видно, за время зимних тренировок сумел избавиться от своего недостатка. Уже на первой минуте, получив передачу от полузащитника, он сильно и точно ударил по воротам. Мяч шел под правую штангу примерно в полуметре от земли.

Толик сделал отчаянный бросок. Еще в воздухе он почувствовал, как забился в ладонях вытянутых рук сильно посланный мяч, притянул его к груди и, сгруппировавшись, чтобы смягчить удар тела о землю, упал на правый бок. Мяч словно прилип к его груди, и хорошо, потому что уже тут как тут был один из нападающих «Динамо» в надежде добить отскочивший мяч. За спиной дружно ахнули болельщики. Ковалев, хватая других за руки, восторженно орал:

— Вот дает, паразит, а! Видал?

Слово «паразит» у него было высшей степенью похвалы.