Вижу зелёный!

Но расставаться с классом было жалко. Как-никак с ними со всеми он учился девять лет. Было всякое: и хорошее и плохое, плохое в основном забылось, а хорошее в памяти осталось.

В один из последних дней после уроков, когда он уже совсем собрался идти домой, к нему подошла Мила Голованова и, глядя куда-то мимо него, негромко сказала:

—      Анатолий, ты сейчас свободен? Можешь уделить мне минут пятнадцать?

—      Пожалуйста, — удивленно ответил он. — А зачем?

—      Поговорить надо.

—      Здесь?

Толик оглянулся. В классе оставалось еще человек десять. И хотя они вроде бы и не смотрели на них, по их внутренней напряженности Толик догадался, что прислушиваются к каждому их слову. Поняла это, очевидно, и Мила.

—      Нет. Пойдем, выйдем.

Они вышли в коридор и очутились в бурлящем круговороте школьников. Это было самое шумное время, когда первая смена еще не ушла, а вторая уже пришла, но еще не начала учиться. Мимо них проносились ребятишки из «продленки» — группы продленного дня, в самый последний момент вьюном ускользая от столкновений; пробегали с топанием и криками пятиклассники, чинно шагали старшие, хотя и они порою срывались и неслись друг за другом, чуть не сбивая с ног встречных. В общем, текла обычная школьная жизнь.

—      Пойдем в то крыло, — кивнула Мила в ту сторону, где находились химический и физический кабинеты. — Там потише.

Там действительно народу было гораздо меньше. Они двинулись сквозь бурлящую толпу. Толик шел впереди, порою рукой отстраняя мешающих. Кое-кто готов был вспылить, но, оглянувшись и узнав Толика, сразу же беспрекословно уступал дорогу.

Они подошли к окну и остановились. Мила молчала, а Толик, не зная, о чем будет разговор, тоже не хотел начинать первым. В это время прозвенел звонок, и не успел он смолкнуть, как бурлящее море, образовав на короткое время водовороты возле классных дверей, как-то само собой рассосалось.

Исчезли физиономии караульщиков у дверей, почти из каждого класса донеслось вечное предупреждающее «Идет!», прошагали учителя с классными журналами и тетрадями под мышкой, торопливо прошмыгнули опоздавшие, и Толик с Милой остались в коридоре одни. Ему показалось, что где-то в конце коридора, у лестницы, промелькнула нескладная фигура Сергея.

—      Так об что разговор, генсек? — прервал наконец он затянувшееся молчание. Мила сосредоточенно чиркала пальцем по подоконнику, словно стряхивала на пол крошки или стирала невидимую черточку.

—      Я не как секретарь с тобой поговорить хочу, — негромко произнесла она.

—      Понятно, — кивнул он. — Значит, разговор не официальный, а конфиденциальный. Можешь не беспокоиться, секретность с моей стороны гарантирована. Итак?

Он почему-то был уверен, что разговор пойдет о Сергее, и поэтому настроился на покровительственно-снисходительный тон, одновременно обдумывая, что и как сказать, если Мила спросит его о той девушке, как ее? Надежде, с которой он видел Сергея в городском парке. Но первый же вопрос озадачил его.

—      Анатолий, ты серьезно решил уйти из школы? — из всех одноклассников она одна не признавала его укороченного имени.

—      А что, разве я похож на несерьезного человека? — решил он отделаться шуткой.

—      Да я не о том, — поморщилась Мила и впервые подняла на него глаза. В их синей глубине было что-то такое, что заставило Толика смутиться и в свою очередь отвести взгляд.

—      Ты не хочешь дальше учиться, или... не можешь? — продолжала она.

—      Вот вопрос! — покачал он головой. — Не думал над ним. Но... если бы захотел, наверное, смог бы. А вот если бы мог, то... вот захотел бы или нет — не знаю. Так что, выходит, не хочу. И на это есть причины...

—      Из-за отца?

Вопрос — как столб, на который неожиданно налетел. Толик хотел ответить грубо, дескать, не лезь туда, куда тебе не положено, но сдержался, вздохнул и пробурчал:

— И из-за него тоже. — Помолчал и добавил: — Но больше, пожалуй, из-за себя. Понимаешь, мне утвердиться нужно в жизни. Место свое найти.

Мила робко дотронулась до рукава его «олимпийки».

—      А может быть, из-за трудного материального положения? Так мы можем помочь... Через школу, фонд всеобуча. И так...

Толик резко повернулся, глаза его гневно сузились, так что Мила даже отшатнулась.

—      На благотворительность потянуло? Добреньких изображаете? Помилосердствовали? Как Кабаниха — нищих оделяете? — с каждой фразой распаляя себя, почти кричал он, не замечая, как мутнеют ее синие глаза, наливаясь слезами. — Пиджачок со своего плеча пожертвуете на бедность? Или штаны с залатанным задом? Нет уж, донашивайте свои обноски сами, а мы как-нибудь и без вашей милостыни проживем! — Он зло рванул с подоконника свою папку и широко зашагал к лестнице.

—      Анатолий, подожди! Ты не так понял! — донеслось до него, но он, перепрыгивая через три ступеньки, сбежал с лестницы и почти налетел на Сергея, стоявшего у входной двери.