Увидев телефонную будку, Толик остановился. Где-то в подсознании его тревожил тот разговор с Милой Головановой в школе. Напрасно, пожалуй, он на нее накричал. Наверняка она не хотела его обидеть. А он раскричался!.. Нет, нужно извиниться.
Он пошарил по карманам, нашел двухкопеечную монету и распахнул дверь будки. Лежавший на полу мальчишка с автоматом умоляюще посмотрел на него:
— Дяденька, вы звоните, я вам не помешаю, честное слово! Вот даже уши заткну, чтобы не слышать, что вы будете говорить.
Конечно, «дяденькой» он явно хотел польстить Толику в надежде, что тот его не выгонит, но Толик на лесть не клюнул:
— Давай, давай, выметайся!
Мальчишка вздохнул, но, поняв, что спорить и умолять бесполезно, вскочил, короткой перебежкой промчался до угла дома, и уже оттуда до Толика донеслась его новая бесконечная автоматная очередь:
— Та-та-та-та-та-та-та...
Толик плотно притворил дверь будки. Номер телефона он помнил еще с пятого класса. Тогда они частенько с Сергеем, балуясь, звонили вот с этого же автомата на квартиру Головановых и, изменив голос, говорили какую-нибудь чепуху: то спрашивали, сколько сейчас времени, то как пройти в городскую библиотеку (это после кино «Операция «Ы» — голосом Вицина; у Сергея, как они считали, очень похоже получалось), то вызывали «скорую помощь», то мяукали или кукарекали.
Он набрал номер. Трубку сняли сразу после первого же гудка, словно кто специально поджидал у телефона его звонка.
— Слушаю вас.
Толик растерялся: в трубке звучал мужской голос, вероятно, отца Милы. Этого Толик никак не ожидал: ведь обычно днем взрослых дома не бывает, они на работе. Он забыл, что отец Милы машинист, работает по графику, так что может ночью быть в поездке, а днем отдыхать дома.
Молчать дольше было неудобно. Толик кашлянул и голосом, который сам не узнал, проговорил:
— Это квартира?
— Да.
— Милу можно к телефону?
— А кто ее спрашивает?
Толик совсем растерялся. Как сказать, кто ее спрашивает? «Один знакомый»? Или назвать себя? Он помолчал и наконец нашел подходящий, как ему показалось, ответ:
— Ее одноклассник.
Он слышал в трубку, как отец позвал: «Мила! Тебя!» — и еще что-то неразборчивое. Очевидно, Мила была в другой комнате, потому что она не сразу подошла к телефону. Толик представил себе, как ее отец будет стоять недалеко от дочери, делать вид, что его совершенно не интересует ее разговор с каким-то там одноклассником, а сам будет прислушиваться к каждому слову. Нет, в таких условиях он не мог говорить. И когда в трубке послышался нетерпеливо-взволнованный голос Милы:
— Алло! Алло! Я слушаю!
Он вздохнул и повесил трубку. Но чувство подсознательной вины все еще беспокоило его, и он решил поговорить с ней в школе.
Это был предпоследний день его занятий. Толик пришел без книг и без тетрадей. До начала урока оставалось немного времени, но он направился прямо к парте Милы Головановой. Когда подошел, она встала. Ему показалось неудобным разговаривать вот так, на виду у всех.
— Давай сядем, — предложил он.
Мила отодвинулась к окну, освобождая ему место. Они сели рядом.
— Совсем как в пятом классе, — улыбнулся он, но Мила ничего в ответ не сказала. Толик подумал, что она еще сердится на него, поэтому решил сразу сказать все.
— Ты извини меня за вчерашнее, — негромко проговорил он, положил свою ладонь на ее руку, лежащую на парте, и вдруг с удивлением почувствовал, как напряглась ее рука, словно ей нужно было удерживать на весу большую тяжесть. Толику сразу вспомнился его прошлогодний конфуз. И так же, как тогда, в школьном дворе, он смутился, покраснел, поторопился отдернуть свою руку. Чтобы скрыть смущение, заговорил погромче и побыстрее:
— Понимаешь, затворило оскорбленное мужское самолюбие. Я понимаю теперь: ты мне добра желала. Но не люблю я, когда меня жалеют. Как говорят в Одессе, терпеть я этого не переношу, — постарался он под шуткой скрыть свое смущение.
Мила по-прежнему смотрела прямо и строго, не глядя на него. Толик хотел уже подняться и отойти к своему месту, как вдруг она негромко спросила:
— Это ты мне вчера звонил?
Толик не ожидал такого вопроса и сначала даже несколько растерялся: признаться или нет, но потом решил, что от правды хуже не будет.
— Да.
— Я так и знала, — повернулась к нему Мила. — А почему же трубку повесил?
— Ну... отец... Неудобно все же.
— Отца испугался, — спокойно констатировала она. — Позвонил бы позднее.
— Да вот решил поговорить не по телефону, а вот так.
— А я ждала, — просто и спокойно произнесла она и взглянула прямо в глаза Толику. И под этим строгим взглядом ее синих глаз он снова почувствовал себя неловко, словно она чего-то ждала и даже требовала от него, а он не мог этого дать, да и не знал, что именно от него требуется.
— Так куда ты поступаешь?
— В локомотивное депо. Сначала в цех, учеником, а потом, когда исполнится восемнадцать,— помощником машиниста. В армии отслужу — пойду учиться на машиниста.
— А школа?