Вижу зелёный!

За обедом Толик рассказал матери об этой экскурсии по депо. Мать слушала с интересом, посмеялась над историей с нюхательным табаком. Толик в лицах представил ей, как Иван Алексеевич нахваливал свою профессию.

— Знаешь, мама, он готов был даже Адама в слесари произвести. Да что Адам! Сам Иисус Христос у него не иначе, как из слесарей вышел.

Но мать, вопреки ожиданию Толика, не засмеялась.

— Ты напрасно над этим смеешься, милый сын, — задумчиво сказала она. — Вот так любить свою работу, свою профессию — это же и есть настоящее счастье. Ведь работа у каждого из нас, ну не знаю, занимает если не две третьих, то во всяком случае больше половины жизни. И не смеяться над этим твоим мастером надо, а завидовать ему, да, завидовать! А вы этого не понимаете!

Толик с удивлением смотрел на нее.

—      Ты что, мама, возникаешь на меня? В чем я провинился?

—      А-а, — махнула мать рукой. — Я не только на тебя, вернее, не на тебя лично, а на всю нашу молодежь.

—      И чем же мы тебе не угодили?

—      Больно легко вы относитесь к жизни вообще и к выбору профессии в частности. Вот и ты, например. Хочешь быть машинистом, а пошел в слесаря.

—      Вот тут ты не права, — возразил Толик. — Я все равно буду машинистом. А пока... Я же не виноват, что до восемнадцати лет не берут на электровоз. Ну, а пока буду слесарем. Иван Алексеевич правильно сказал: держать молоток и напильник всем надо уметь, и машинистам тоже. Так что ты не права, — повторил он.

Мать встала, подошла к нему сзади и положила руки ему на плечи.

—      Может быть, и так. Извини меня, но я все никак не смирюсь с мыслью, что ты бросил учебу, ушел из школы. Мне кажется, что я в этом виновата, не сумела убедить тебя.

Толик встал, повернулся к ней, снял с плеч ее руки, поднес их к губам и поочередно поцеловал обе ладони.

—      Не будем об этом, мама, — твердо сказал он. — Я решил окончательно, и ты тут ни в чем не виновата. А в школе мне сейчас было бы труднее, и ты об этом знаешь.

Мать покачала головой, собираясь возразить, но он перебил ее:

—      Ты, пожалуйста, сходи к директору за справкой. Я буду в вечернюю школу поступать.

—      Вот сам и сходи.

— Ну, ма-а-ам, — умоляюще протянул он. — Мне самому он может и не отдать. Да и некогда мне. Сходишь, а?

—      Ладно, — уступила мать. — Так уж и быть.

—      И еще не забудь меня пораньше завтра разбудить. Мне к семи часам...

—      Будет сделано, — шутливо вытянулась в струнку мать. — Что еще прикажете, рабочий класс?

—      Больше ничего, — в тон ей ответил он. — Спите спокойно. Завтра начнется моя работа.

Но он ошибся. Ни завтра, ни послезавтра, ни даже на третий день его работа по-настоящему не началась. Когда он утром явился в цех, Иван Алексеевич дал инструкцию по технике безопасности и строго наказал выучить назубок. А потом мастер вместе с начальником цеха устроили ему настоящий экзамен, гоняли по всем правилам, придирались ко всем мелочам, дважды заставили переучивать и только к концу рабочего дня приняли у него зачет.

А на другой день случилась беда. Когда утром Толик пришел на работу, Иван Алексеевич дал ему в руки ножовку и велел выпиливать куски сожженного коротким замыканием кабеля, а сам ушел по делам в соседний цех.

Сначала работа двигалась быстро. Толик пилил ножовкой толстый кабель и только удивлялся, какая же сила у этого электричества, чтобы пробить такой толстый кабель. Но когда он выпилил три или четыре куска, ему стало казаться, что кабель слишком твердый, а ножовка совсем тупая. Он сменил полотно, это не помогло. Скоро ладони стало саднить и жечь, словно их облили кипятком, а после обеденного перерыва на них вздулись волдыри.

Когда Иван Алексеевич вернулся в цех, он сразу заметил, что Толик морщится и еле двигает пилой. Он подошел к нему, взглянул на руки и выругался:

—      Олух царя небесного! Что же ты рукавицы-то не надел! Да и я хорош, старый дурень, не предупредил. А ну марш в медпункт!

Молоденькая фельдшерица смочила Толику ладони прохладной жидкостью, отчего боль словно свернулась и отступила куда- то в глубину, а потом быстро и ловко забинтовала ему руки.

—      Ничего, заживет до свадьбы, — бодрясь, ответил он на ее сочувствующий взгляд и поднялся с табурета.

—      Подожди, освобождение выпишу, — остановила она его.

—      Обойдусь, — ответил он и направился в цех. Но мастер, увидев его забинтованные руки, отправил домой.

Кто по-настоящему перепугался, так это мать. Толик сидел за столом, когда она пришла с работы. Услышав, как она отпирает замок, он спрятал руки под стол, а когда она вошла в комнату, вытащил их.

Мать побледнела, покачнулась и оперлась о стену. Толик испугался, что она упадет, выскочил из-за стола и подхватил ее.

—      Что, что с руками? — еле выговорила она.

Толик поспешил ее успокоить:

—      Да ничего особенного. Обыкновенные пролетарские мозоли.