Вижу зелёный!

—      Уж и чем она только тебя приворожила, не знаю. Только за ней ты теперь не видишь ни старых друзей, ни новых.

Вряд ли Вера намекала на Сергея, скорее всего, она говорила о себе, но он воспринял этот намек больше по отношению к нему, чем к ней. И, пожалуй, она права: ведь именно из-за Милы испортились его отношения с Сергеем.

Вера еще что-то намеревалась сказать, но он перебил:

—      Извини, Вера, спешу на занятия.

И, делая вид, что не замечает, как обиженно сжались ее губы, помахал ей рукой и широко зашагал через цех к выходу. Маленькая дверь с тугой пружиной вытолкнула его из депо, и он остановился, вдохнув полной грудью свежий воздух приближающейся осени. После темноватых помещений депо, где даже днем горел тусклый электрический свет, после спертого воздуха, пропитанного машинным маслом, соляркой и тошнотворным запахом карбида от газосварки, здесь дышалось легко и свободно.

Толик взглянул на деревья, растущие возле депо. Эти липки с редковатым лиственным убором, покрытые, как и все вокруг, маслянистым бурым налетом, всякий раз непроизвольно вызывали у него жалость. Но сейчас Толик думал о другом: впервые в этом году он увидел на кронах деревьев желтеющие листья — верный признак приближающейся осени. Ну да, ведь до начала нового учебного года осталось меньше недели.

Толик помрачнел. Он вспомнил недавний не совсем приятный разговор в комитете комсомола. Вызвал его секретарь комитета, а разговаривать пришлось с учительницей из вечерней школы рабочей молодежи. Собственно, уговаривать его учиться дальше было лишним делом, так как он и сам раньше это решил. Поэтому, ни секунды не раздумывая, он написал заявление: «Прошу зачислить меня в десятый класс...»

Принимая от него это заявление, учительница сказала:

—      Вот и хорошо. Надеюсь, что все два года вы будете аккуратно посещать школу и мне не придется обращаться опять в комитет, чтобы вас призвали к порядку.

Толик ошеломленно взглянул на секретаря комитета.

—      Какие два года? Я же поступаю в десятый класс.

—      Ну да, в десятый, — подтвердила учительница. — А у нас обучение одиннадцатилетнее.

Вот этого в своих расчетах Толик не учел. Он закусил губу и негромко проговорил:

—      Я не могу терять год. Я без того на год позднее пошел. Из-за болезни. Меня же в будущем году в армию возьмут. Так что же я, школу не кончу?

—      Как же быть?— секретарь озабоченно почесал карандашом кончик носа.

—      А почему же у вас одиннадцатилетка? — спросил Толик.

—      У нас программа восьмых — десятых классов обычной школы растянута на четыре года, — пояснила учительница.

—      Так, значит, я часть программы десятого класса уже прошел, и меня можно зачислить сразу в одиннадцатый, — обрадовался Толик.

—      Можно так? — вопросительно посмотрел секретарь комитета на учительницу.

Та нерешительно посматривала на них обоих.

—      Как вам сказать. В практике такие случаи у нас были. При добросовестном отношении к учению...

—      Ну, за добросовестность Коваленкова я вам могу поручиться, — твердо заявил секретарь.

—      Ладно, — согласилась учительница, — пишите заявление в одиннадцатый класс. Только учтите, что одна я этот вопрос решить не могу. После первого сентября выйдет директор из отпуска, приносите остальные документы, вот тогда и решим. Вероятно, будет создана комиссия по проверке ваших знаний, а вы к тому времени повторите материал по основным предметам.

И вот сейчас, вспомнив этот разговор, Толик помрачнел. Желтые листья на тощих ветках липок напомнили ему, что до первого сентября осталось совсем мало времени, меньше недели, а он еще ни одного учебника не раскрывал.

Да, до первого сентября меньше недели. С каким нетерпением ждал он раньше этот день! Сколько было радостных встреч в классе, сколько рассказов о том, кто, где и как провел лето. Сколько шуток и веселых рассказов! А теперь...

Стоп! Толик остановился. А почему, собственно говоря, ему и в этом году не прийти первого сентября в родную школу, не встретиться с одноклассниками, пусть даже бывшими? Возьмет отгул — ему положено за дежурства в дружине, он знает — и придет. И друзья, наверняка, ему рады будут.

Так решив, Толик повеселел и, подгоняя впереди себя камешек то левой, то правой ногой, пасуя самому себе, он зашагал к техкабинету.

Ах, как потом он ругал себя, что не забило его сердце тревогу, не побежал он после слов Олега разыскивать Серегу! Если бы он знал, что произойдет через два дня! Но не дано человеку заглядывать вперед, в будущее, не только на два дня, но и на две минуты...

В субботу Толик проснулся, как всегда, в седьмом часу. Но вставать не хотелось. Он слышал, как на кухне жужжала кофемолка — мать готовила, как обычно по субботам, кофе.

Он потянулся, диван, на котором спал, заскрипел под ним. Непостижимым образом мать услышала и подошла к двери.

—      Встаешь, сын?

—      Да нет, мам, поваляюсь еще немного, — ответил он.

Она отошла. Толик слышал, как она завтракала на кухне — звенела посудой, потом собиралась на работу — в больнице суббота оставалась рабочим днем — и снова подошла к двери.