Вижу зелёный!

—      Придется вам очистить квартиру. Мы должны ее опечатать, — уже знакомым Толику холодным, казенным голосом проговорил старший лейтенант.

—      Но позвольте, — вяло запротестовал мужчина, — как это опечатать? А куда я пойду? Я же здесь живу...

—      Вы здесь прописаны?

—      Нет, но... Соня... то есть Ивашина... моя жена...

—      Ваша жена, гражданин Сажин, и двое детей проживают в верхней, части города, где, кстати, прописаны и вы. И если вы об этом забыли, то придется напомнить вам, — зло перебил его старший лейтенант.

Толика сначала удивила его осведомленность, но потом он сообразил, что так оно и должно быть, на то они и милиция и к этой встрече, конечно, подготовились заранее.

Сажин сидел на кровати, зашнуровывал ботинки и бросал снизу косые взгляды на старшего лейтенанта. Остальных он, казалось, не замечал или не брал в расчет. Обувшись, он встал, потоптался на дорогом ковре, постеленном у кровати, и спросил:

—      Вещи взять можно?

—      Только свои, — сухо ответил старший лейтенант.

—      Понятно.

Сажин вытащил откуда-то из-за шкафа старый фибровый чемодан, бросил его на кровать, на шелковое покрывало, широко распахнул дверцы шифоньера, стал выбрасывать оттуда рубашки, белье, носки и заталкивать всё в чемодан. Толику показалось неудобным смотреть, что он делает, — как будто подглядывать. Он отвернулся и стал рассматривать обстановку.

Все говорило за то, что хозяева жили богато, но вещами не дорожили. Ковер — почти во всю стену — прибит был небрежно, края повисли, другой ковер на полу, ворсистый, был весь в пятнах от пролитого вина и сигаретного пепла, зеркальное стекло большого трюмо потускнело и хранило следы от брызг одеколона, темная полировка шкафа в

нескольких местах была поцарапана. Почему-то здесь, в спальне, стоял сервант, точно такой же, как и в другой комнате, и тоже до отказа забитый посудой, хрусталем и фарфором. Видно было, что ею давно, может быть, с того дня, когда приобрели, не пользовались: на всем был заметный слой пыли.

—      Добра-то сколько! — вздохнула пожилая женщина, заглянувшая в спальню.

Между тем Сажин закончил сборы, секунду подумал, воровато оглянувшись, вынул из ящичка трюмо небольшую палехскую шкатулку, сунул ее в чемодан под белье.

—      А вот это оставьте, — раздался спокойный голос Виктора.

—      Почему? — запротестовал Сажин. — Это мое.

—      Ваше?

Виктор уже держал в руке шкатулку. Он открыл ее, вынул оттуда два золотых кольца, сережки.

—      Может быть, наденете, чтоб доказать, что ваши.

—      Это я покупал в подарок Соне.

—      Сомневаюсь. Вы из тех, которые не дарят, а только получают подарки.

—      Если докажете на суде, что это вы дарили, может быть, суд вернет вам эти вещи, — вмешался старший лейтенант.

—      На суде? — испуганно оглянулся на него Сажин, и его серое лицо еще больше посерело. — Нет уж, господь с ними, пускай пропадают, а на суд я не пойду.

—      Пойдете! — жестко сказал Виктор. — И хорошо еще, если только свидетелем.

—      Не пойду!

—      Под конвоем приведем.

Сажин опустился на кровать рядом с чемоданом, затравленно огляделся и вдруг окрысился:

—      А ты меня не пугай!

Толик удивился этой резкой перемене в его поведении, почему-то вспомнилось, как в раннем детстве, когда ему было лет семь, жили они в небольшом домике на окраине города, их сосед, охотник-любитель, привез с охоты пойманного волчонка. Сбежались ребята со всей улицы, окружили волчонка, посаженного на цепь, и совали в него палками. Тот то испуганно забивался в угол, то, ощетинившись, пытался схватить зубами эти палки. Но тогда Толику волчонка было жалко, а вот к Сажину он испытывал сейчас чувство презрения.

А Сажин тем временем, совсем осмелев, а может, обнаглев, вытащил из-под кровати непочатую бутылку водки, зубами сорвал с нее головку, так же не глядя поднял с ковра стакан, налил в него почти до краев. Старший лейтенант протянул было руку, чтобы остановить его, но не успел,

Сажин одним духом выпил водку. Тогда старший лейтенант коротко взглянул на Виктора, тот понимающе кивнул и вышел из комнаты. Сажин поставил бутылку на ковер, она звякнула о другую, уже стоявшую там.

—      Ты меня не пугай! — громче повторил осмелевший Сажин, не замечая, что Виктора уже нет в комнате и обращаясь к старшему лейтенанту. — Моей вины нет! В чем я виноват? Что спал с ней? Что пил с ней? Так ведь за это не судят! А не воровал с ней и на воровство ее не подбивал!

Глаза старшего лейтенанта похолодели. Раздельно, не повышая голоса и внешне спокойно, только на скулах резко обозначились красные пятна, он проговорил:

—      Вы... Вы хуже любого вора! Вы две семьи обокрали: счастье у детей украли! Было бы у меня право...

Он скрипнул зубами и отвернулся.

Сажин очумело и испуганно смотрел на него, потом схватил чемодан в охапку и метнулся к выходу. В дверях его качнуло, он налетел плечом на косяк, отшатнулся, его бросило на другой. Еле устояв на ногах, он выбежал из квартиры. Было слышно, как на лестнице прогрохотали его шаги.

В дверях появился Виктор.