Вкус Парижа [Литрес]

Валюбер подошёл и, согнувшись, тоже уставился на изнанку le fauteuil. Со своего места я не видел, что именно показывал ему Додиньи, но слышно всё было прекрасно, потому что в зале стало очень тихо.

– Видите, с этой стороны есть деревянная перемычка, а тут – нет.

– А разве старинный стул не может потерять перекладину?

– Напротив, было бы странно, если бы не потерял хотя бы одну. Но на её месте должен был остаться след. Понимаете? Цвет древесины слегка меняется с годами, выцветает, и, когда какая-то деталь выпадает, обнажившееся место стыка должно быть чуть темнее. А тут вся ножка одного и того же цвета…

– Это совершенно ненаучно! – перебил его Серро. – Никто не знает, может, эта деревяшка выпала двести лет назад!

– Это вендетта! – прогромыхал Годар. – Попытка очернить репутацию гения, уже не способного заступиться за себя!

Куракин насмешливо спросил:

– Кого вы имеете в виду – Деланнуа или Люпона?

Одри протиснулась вперёд:

– Я требую, чтобы этот человек оставил моё кресло в покое! Мы будем выяснять это в Синдикате.

Додиньи взглянул на Валюбера. Публика зароптала, все хотели продолжения зрелища.

Валюбер поднял на вдову невидимый за мутными очками взгляд:

– Мадам, ваше право делать потом всё, что найдёте нужным, но сейчас я хочу выслушать месье Додиньи до конца.

Одри не сдавалась:

– Вы должны расследовать убийство моего мужа, а не инсинуации его смертельного врага! Может, убийца – он сам.

– Мадам, со всем почтением, следствие имеет право расследовать всё, что посчитает касающимся этого преступления. Каждый, кто продолжит мешать, будет арестован.

Одри резко повернулась и прошла к окну. Мийо преданно последовал за ней. Я знал, что Додиньи виновен в смерти Люпона и надеялся, что Валюбер его арестует, но в этот момент мне вместе со всем залом хотелось, чтобы донкихот антиквариата успел победить клику Пер-Лашеза.

Выдержав эффектную паузу, Додиньи продолжил:

– И ещё. Взгляните на эти места состыковок деревянных панелей. Замечаете, как плотно и аккуратно они прилегают друг к другу? А ведь за двести лет детали обязательно должны были хоть немного разболтаться, хоть чуточку перекоситься.

Елена стиснула мой локоть:

– Он такой молодец. Это его звёздный час!

Додиньи словно услышал её: не обращая внимания на инспектора и зевак, он обнял стул обеими руками, склонился к нему и медленно провёл языком по всей длине изогнутой дубовой ножки.

– Ну это уже… Это чёрт знает что такое! – взвизгнул с отвращением Эмиль Кремье.

Додиньи медленно поднялся, сдёрнул перчатки, кинул их на пол и тонким, срывающимся от волнения голосом провозгласил:

– Я скажу вам, что это! Это фальшивка! Я чувствую вкус подделки. Древесине придали вид старого дерева с помощью лакрицы. Мишони, где вы? Браво! Снимаю перед вами шляпу.

Тот только глухо заворчал откуда-то из толпы.

Додиньи повернулся к Валюберу:

– Инспектор, я подаю официальную жалобу в Национальный синдикат антикваров с требованием расследовать деятельность «Галереи Кресло», галереи «Стиль» и мастерской краснодеревщика Мишони.

Отряхнул руки и с гордо воздетой лысой головой, увенчанной сверкающими капельками пота, гоголем прошёл к окну сквозь почтительно расступающихся зевак. Со всегдашней неуклюжестью цапнул с подоконника оставшийся там бокал шампанского, рассыпав при этом каталоги аукциона. Затем, стоя по-прежнему спиной к взволнованной аудитории, уставился в окно. На ярком свету победно пламенели его оттопыренные уши. Присутствующие столпились позади полукругом и почтительно ждали продолжения.

Наконец победитель резко повернулся, оглядел нас счастливыми, маниакальными глазами, резко подъял фужер и взвизгнул:

– Совершенной подделки не существует! Каждое преступление оставляет след!

Запрокинул голову и несколькими жадными глотками опорожнил шампанское. Многие захлопали, многие подняли бокалы вместе с ним, некоторые прокричали что-то одобрительное. Торжество его профессионализма было неоспоримо. Я тоже невольно радовался, что убийца Люпона всё-таки успел выполнить свою задачу.

Додиньи ухмыльнулся и выронил бокал. Тот раскололся с сухим звоном, брызнули осколки, толпа заахала и отпряла.

Со стороны двери донеслись раздражённые голоса. Я обернулся. Оказалось, Серро и Мишони спорили с ажанами, пытаясь покинуть помещение. К ним подошёл Валюбер, что-то сказал. Мишони сбросил пиджак и принялся закатывать рукава. Серро успокаивающе похлопал его по плечу, столяр засунул руки в карманы, и оба вернулись к Одри, Мийо и Годару. К ним пробрался Кремье, и все они принялись с плохо скрытой яростью обсуждать между собой происходящее. Внезапно от окна послышался шум падения, женские визги, испуганные возгласы.

Я протиснулся сквозь публику и обнаружил корчащегося на полу Додиньи. Он в конвульсиях катался по паркету, руки и ноги у него дёргались и тряслись с такой силой, что мне стоило большого труда прижать его к полу. Его зрачки расширились на всю радужную оболочку, сердце колотилось до ста пятидесяти ударов в минуту. Со всех сторон напирали любопытные, толкали меня, задевали несчастного, наперебой задавали вопросы и советовали: