Вкус Парижа [Литрес]

Солнечный луч просверлил веки. Не открывая глаз, я протянул руку к Елене. Ладонь нащупала лишь прохладную простыню, от пустоты кровати повеяло тоской и одиночеством. К счастью, из кухни донеслось позвякивание посуды, и морок исчез. Я открыл глаза. Трюмо отражало солнце, на комоде сверкали Еленины скляночки, её кружевная сорочка висела на спинке кровати, шёлковое платье качалось на плечиках. В льняном халате, посвистывая, я прошлёпал в ванную, наскоро умылся, плеснул в лицо одеколоном и вышел к завтраку, благоухая английской лавандой.

Елена стояла у окна. Она повернулась, на ней лица не было. Я обнял её, прижал к себе. Ничто не заставит меня испортить этот день.

– Воробей, что произошло?

– Саш, ты вчера, когда держал Додиньи, сбросил пиджак, помнишь? Я потом его нашла в углу.

– А, да. Ты забрала его?

– Там в кармане был браунинг. Зачем?

– Какой браунинг?

Она странно посмотрела на меня:

– Ты не знаешь какой?

– Впервые слышу. Наш браунинг давно в Сюрте.

– Это не наш, совсем другой, с деревянной ручкой. Значит, кто-то подбросил его тебе. И вдобавок попытался спрятать. Я совершенно случайно отошла поправить чулок, а в углу за комодом валялся твой пиджак. Я его подняла и сразу почувствовала внутри что-то тяжёлое.

– Покажи.

– Браунинг? Я не могла его вынести. Как только вы увезли Додиньи, полицейские заперли двери зала, стали выпускать всех по одному, проверяли документы, записывали имена, всех обыскивали. Искали отравителя. Я страшно напугалась.

– Это наверняка тот самый пистолет, из которого застрелили Люпона.

– Почему? Может, просто у кого-то было с собой оружие, а когда он увидел, что всех обыскивают, испугался и постарался избавиться от него.

– В таком случае он бы просто забросил его за какой-нибудь комод. А он не поленился, исхитрился запихнуть его в мой карман и сам пиджак постарался спрятать, чтобы ты его не заметила. Надеялся, что полиция потом обыщет помещение и обнаружит орудие убийства у меня. Всё это имело смысл делать только для того, чтобы создать улику против тебя.

– Если это действительно тот самый пистолет.

– Тот. Какой был бы смысл подкидывать нам другой? Один наш пистолет уже у полиции. Тот, кто подкинул, рассчитывал, что отпечатки пальцев и баллистическая экспертиза докажут твою вину.

– Значит, это Додиньи? Как-то не похоже на него.

Я невольно согласился. Додиньи знал, что его арестуют сразу после предпоказа, знал, что против него полно улик. Мог рискнуть. Вот только не было у него такой возможности. Почти с самого начала вечера он находился в центре внимания, да и я немедленно ощутил бы вес пистолета в кармане. А когда я скинул пиджак, он уже бился в судорогах и ему было не до подтасовок улик.

Елена передёрнула плечами:

– Это Марго Креспен. Страшная женщина, на какую-то жуткую пифию похожа.

– Тогда она должна быть убийцей. А она была в Рамбуйе.

– Может, она сообщница Додиньи? Она ведь явилась помогать ему.

– Да нет. Она явилась, только чтобы изводить Одри. Для этого даже заявила, что Люпон признался ей в своих проделках.

– Соврала.

– Я тоже так думаю. Вряд ли Люпон был такой дурак, чтобы с ней откровенничать. Зато соврала вовремя, это произвело впечатление. Но Марго не стала бы рисковать собой, лишь бы отвести подозрения от Додиньи.

– Может, и стала бы. Он ей полезен. Кто ещё может опозорить Люпона и разорить вдову? А заодно мадемуазель надеялась избавиться от меня. Сразу видно, что у неё на тебя виды.

Я поспешил поменять тему:

– Так где браунинг?

– Я его спрятала. Помнишь, Мишони демонстрировал мне в секретере тайное отделение? Оно совсем незаметно, но если знаешь, где нажать, отодвигается крохотная панель. Этот пистолет совсем маленький, ещё меньше нашего. Пока все толпились у дверей, я отошла за секретер и запихнула его в тайник. Там его никто не найдёт.

– Кроме Мишони.

– Думаешь, это он?

– Нет. Крошечный браунинг – не его оружие. К тому же откуда он у него мог взяться? Он Люпона не убивал, наоборот, столяр готовился к их совместной серьёзнейшей распродаже в Нью-Йорке, настрогал для неё изрядное количество экспонатов. Без Люпона все его труды рухнули. И в сообщники Додиньи он никак не годится. Он его на дух не выносит.

Елена поставила на стол тарелку со свежими круассанами, разлила по чашкам крепкий чай, нарезала лимон дольками:

– А кто, по-твоему, отравил беднягу?

Я вдохнул бодрящий запах бергамота:

– Кто-то, кто хотел заткнуть ему рот. Таких там вчера было много: Одри Люпон и все эти воротилы антиквариата. Публику так захватили его фокусы, любой мог подойти к подоконнику и незаметно подсыпать в бокал что угодно.

– Он взял с подноса последний бокал, помнишь? Может, официант нарочно предложил ему уже отравленное шампанское?

Последние пять минут я мешал сахар автоматически:

– А если бы его попытался взять кто-то другой?

– Ну… Тогда официант мог бы сказать, что бокал грязный, из него уже пили.

– Жалко, что он разбил фужер. На стекле могли остаться отпечатки.

– Необязательно. Почти все были в перчатках.

– Кроме нас.

Елена в раздумье отщипывала крошки от круассана: